Не задавая никаких вопросов, только взглянув на своего
хозяина, Тома вышла, прихватив с собой стопку бумаги. У Кольта зазвонил
мобильный.
— Ну, ты прочитал? Она очень старалась, по-моему, получилось
супер! Это будет бестселлер, на обложке Светик в пачке, на шпагате, и её
портреты через каждые десять страниц, заметь, не фотографии, а рисунки,
графика. Сейчас модно делать книжки с картинками. А как тебе название?
— Она что, сама писала?
— Представь, да! Ну, конечно, потом там редакторы кое-что
подправили. Слушай, финская бумага так подорожала, ужас, но Светик хочет только
финскую, такую, знаешь, толстенькую. Формат будет необычный, узкий, чтобы
удобно положить в дамскую сумочку.
— Хорошо, — Кольт сморщился и потёр лоб, — сколько?
— Ну, чтобы запустить достойную рекламную кампанию,
презентации, афиши, телевидение, радио, на первое время нужно не меньше
пол-лимона. Там в издательстве неплохие рекламщики, они уже составили пакет
предложений, все расписали по пунктам. Отправить тебе?
— Нет. Это ни к чему. Деньги переводить тебе или сразу на
счёт издательства?
— Лучше мне, я буду выдавать частями и держать всё под
контролем. Светик тебя целует!
— Пётр Борисович, а может быть, она наконец нашла своё
призвание? — осторожно спросил Зубов вечером, когда они сели в машину.
— Не знаю, — сердито буркнул Кольт, — пусть уж лучше
танцует.
Джип выехал на трассу. Остановились на светофоре. Светик
смотрела на них с огромного рекламного щита. На фотографии ей так сильно
удлинили шею и увеличили глаза, что она стала похожа на очковую кобру в боевой
стойке.
Москва, 1917
Животные, которым вливание было сделано в раннем возрасте,
если не погибали сразу, переносили период адаптации легче и быстрее своих
пожилых собратьев. Повышение температуры и последующее выпадение шерсти
происходило у всех без исключения. Но молодые особи чувствовали себя вполне
сносно. Аппетит у них был понижен, жажда, наоборот, усиливалась. Воды они
лакали раза в три больше, чем обычно. Дряхлые особи слабели, не могли
самостоятельно есть и пить, совсем не двигались. Приходилось кормить и поить их
из пипетки.
Выздоровление шло по единой схеме, с той лишь разницей, что
дряхлые особи становились молодыми, а молодые практически не менялись.
Прошло полтора года с начала эксперимента. Максимальный срок
жизни крысы тридцать месяцев. Четыре выжившие особи, которые получили вливание в
возрасте двух-трёх месяцев, выглядели и вели себя как зрелые, здоровые, весьма
активные крысы. Никаких видимых признаков старения у них не наблюдалось.
Григорий Третий пока был единственным, кто получил не одно
вливание, а два. Он продолжал жить. Он окреп, глаза прояснились. Старый, но не
дряхлый. Медлительный, спокойный, но не вялый. Рефлексы живые. Инстинкты в
норме, все, кроме полового.
Серая самка, у которой были парализованы задние лапки,
рожала здоровых крысят. Впрочем, ей препарат был влит позже, чем Григорию. Она
проживала только вторую жизнь, он — третью.
— Четвёртая вряд ли возможна, — сказал Михаил Владимирович,
— к тому же препарата осталось слишком мало.
— Можно использовать эпифизы животных, получивших вливание,
— сказал Агапкин.
— Их тоже не так много.
— Не понимаю, почему вы не пытаетесь добраться до источника,
узнать происхождение паразита?
— Невозможно.
— Почему?
— Потому что шляпы мадам Котти пользуются большим успехом.
Агапкин замер с открытым ртом. Профессор улыбнулся и покачал
головой.
— Федор, для учёного вы слишком нервны, серьёзны и
нетерпеливы. Я задал вам задачку, попробуйте её решить.
— Мадам Котти, — пробормотал Агапкин, — дом напротив.
— Хорошо, — одобрительно кивнул профессор.
— При чём здесь успех её шляпок? — Агапкин сморщился. —
Михаил Владимирович, ради Бога, я не мальчик, я не люблю шарады.
— Дам ещё подсказку. Одно слово, вернее, имя. Хасан. Да что
вы, в самом деле? У вас тоска в глазах, как у Григория Третьего. Ладно, не буду
вас больше мучить. Хасан — мальчик, сын дворника. Он иногда приносит мне крыс,
я плачу ему по пятаку за штуку. Раньше я не интересовался, где он их берет. Но
после случая с Григорием спросил. Оказывается, в подвале дома напротив.
Крыса-донор, у которой я извлёк эпифиз, была именно оттуда. Я не поленился,
отправился в подвал вместе с Хасаном. Но там никаких крыс не оказалось. Было
пусто и чисто. Стояли мешки с извёсткой, бочки с краской. Мадам Котти решила
расширить свою мастерскую за счёт подвала. Вытравила крыс, вывезла весь хлам и
затеяла ремонт. Сейчас он закончен. В подвале работают шляпные мастерицы.
— Та крыса-донор была единственной, у кого оказались цисты в
эпифизе? — быстро спросил Агапкин и облизнул пересохшие губы.
— Нет. Было всего семь носителей паразита. И все — оттуда,
из подвала.
— Надо искать других.
— О, для этого придётся переловить всех крыс Москвы и каждой
провести трепанацию черепа. Задача, конечно, благородная, но вряд ли
выполнимая. У нас нет волшебной дудки крысолова.
— Что же делать?
— Беречь то, что имеем. Наблюдать. Думать. Паразитологи,
которым я показывал нашего красавца, уверили меня, что по своему строению он
более всего напоминает плоского ленточного гельминта. Известно более двенадцати
тысяч видов гельминтов, но в природе их существует значительно больше.
Появились они в протерозойскую эру, то есть около ста миллионов лет назад. Они
селились в кишках и желудках динозавров, мамонтов, доисторических ящеров,
благополучно пережили ледниковый период. Некоторые виды менялись в процессе
эволюции, адаптировались к новым видам позвоночных и млекопитающих. Но другие
оставались неизменными. В состоянии цист они могут существовать страшно долго,
как будто ожидая, когда очередной виток эволюции преподнесёт им нового, более
совершенного хозяина. Жизнеспособные яйца паразитов находили в окаменелых
останках доисторических животных, в древних захоронениях людей, в мумиях. Их
жизненный цикл бесконечно многообразен и загадочен. Кажется, исследователи не
особенно утруждают себя вопросами. Каким образом паразит находит путь по
кровотоку и тканям организма хозяина именно к тому органу, в котором намерен
поселиться? Как удаётся микроскопическим цистам менять рефлексы и поведение
промежуточного хозяина? Рыбы выплывают на поверхность водоёмов, чтобы их скорее
съело какое-нибудь млекопитающее. В нём из яиц выводится потомство. Мыши теряют
страх и идут прямо в лапы кошке. Заражённое животное стремится к гибели,
вопреки инстинкту самосохранения, примерно так же, как сейчас эти кумачовые
пролетарии со своей «Марсельезой». Слушайте, они почему-то всё время нещадно
врут мелодию.
