«Конечно, — отвечал профессор, — деторождение придётся
строго контролировать, на государственном уровне. На одну пару — не больше
одного ребёнка, и то после тщательной проверки здоровья желающих этого ребёнка
завести. Возможно, придётся ввести законы о принудительном прерывании
беременности и стерилизации. Но психологически это будет не так уж сложно.
Инстинкт продолжения рода тесно связан со страхом смерти. Люди стремятся
оставить потомство, чтобы через него, хотя бы косвенно, продлить своё
физическое бытие. В детях они любят и берегут прежде всего собственный образ и
подобие, то есть самих себя. Сегодняшний человек морально вполне готов к тому,
чтобы пожертвовать сиюминутными, сомнительными радостями материнства и
отцовства ради продолжения собственной жизни. Да и сама природа ясно указывает
нам путь. Не стареют и не умирают только амёбы, бактерии, то есть существа,
которые размножаются не половым способом, а простым делением. Это своего рода
естественное клонирование. Возможно, следующим нашим шагом станет именно отказ
от полового размножения».
— Ну ты даёшь, парень, — пробормотал отставной полковник,
глядя красными сонными глазами в экран компьютера, — интересно, кто ты?
Искренний псих с манией величия или хитрый шарлатан?
Судя по тому, что НИИ гистологии, в котором Мельник Б.И.
заведовал лабораторией, оставалось бюджетной организацией, никаких дотаций не
получало и остро нуждалось в деньгах, Мельник был искренним психом.
«Мои исследования тормозятся исключительно из-за нехватки
средств, — жаловался доктор, — косность нашей системы, бюрократические рогатки,
научная безграмотность и недальновидность как государственных чиновников, так и
представителей частного капитала, наконец, зависть коллег — всё это не даёт мне
возможности работать быстро и плодотворно. Я и мои сотрудники вынуждены
пользоваться устаревшим оборудованием. Само здание института давно обветшало,
текут потолки, засорена канализация, стены поражены грибком. Мы получаем
копейки и держимся на одном лишь энтузиазме».
Иван Анатольевич уже стал сожалеть о времени, потраченном на
чтение всей этой наукообразной ахинеи. Он зевал и тёр глаза, но вдруг, в
очередном интервью с Мельником, наткнулся на любопытный пассаж.
«К началу двадцатого века существовало более двух сотен
концепций старения. Проводилось множество опытов, в том числе и в России.
Девяносто девять процентов заканчивалось неудачей. Развитие науки было
достаточно высоким, но с сегодняшним его, конечно, сравнивать нельзя. На
сегодня главный, решающий шаг в решении проблемы старения — биокибернетика,
новая синтетическая наука…
— Вы сказали — девяносто девять процентов, — перебил
корреспондент, — значит, кто-то из учёных сумел добиться положительного
результата?
— Ничего не рождается из ничего. Геронтология не стала бы
самостоятельной наукой, если бы путь её состоял из одних лишь поражений.
— То есть случались всё-таки победы?
— Безусловно. Не так давно и не так далеко, а именно в
России, во втором десятилетии двадцатого века. Но вы знаете, что это было за
время. Первая мировая война, потом две революции, Гражданская война. Погибали и
пропадали люди, терялись документы. Голод, разруха. Был учёный, которому
удалось добиться потрясающих результатов, но сейчас говорить об этом, как о
научном факте, бессмысленно.
— Кто? Назовите хотя бы имя? Мечников? Павлов? Богомолец?
— О, вы неплохо подкованы. Но не угадали. Учёного звали
Михаил Владимирович Свешников. Он был военный хирург. Биология для него
являлась чем-то вроде хобби, к своим опытам он относился весьма легкомысленно
и, когда добился потрясающих результатов, вероятно, даже не понял, что
произошло. Или не захотел понять. Видите ли, продление жизни — это та область,
где наука смыкается с метафизикой, и, чтобы сознательно работать, нужно
обладать определённой широтой взглядов, мыслить смело и прогрессивно. При всей
своей одарённости Свешников оставался человеком недалёким, косным, не сумел
перешагнуть пошлые нравственные табу, остался рабом лживой христианской морали.
— Погодите, так что же всё-таки ему удалось сделать? Кого он
омолодил и как? — не унимался корреспондент.
— Сейчас это уже неважно. Какая разница, где начиналась
дорога, по которой никто не пошёл? Путь Свешникова давно зарос бурьяном. Он
устарел. Современная наука осваивает другие, новые, по-настоящему перспективные
пути».
Дальше шёл всё тот же рассказ о нанотехнологиях и
молекулярных роботах.
— Свяжись-ка с ним. Он что-то знает о Свешникове, — сказал
Кольт, выслушав доклад Зубова.
— А сам он, этот Мельник, вас не заинтересовал? — осторожно
спросил Иван Анатольевич.
Кольт поморщился и махнул рукой.
— Пустозвон с манией величия.
— Но он всё-таки учёный, доктор наук. Вдруг эти его
молекулярные роботы смогут омолаживать клетки?
— Ерунда. Не верю. Мне нужен Свешников.
— Но почему?
Через минуту Зубов пожалел, что задал этот вопрос. Его шеф
вдруг рассердился и заорал:
— Думай, думай головой, а не задницей! Почему, спрашиваешь?
Отвечаю! Да потому, что человек — не компьютер! А твой Интернет —
информационная кормушка для лохов! Ищи серьёзные источники! Будешь лохом —
уволю!
Москва, 1916
Володя слёг с двусторонней пневмонией. Если бы не это,
Агапкин наверняка не выдержал бы, рассказал профессору и Тане о том, как принял
роды впервые в жизни и что случилось потом.
А случилось следующее. Сысоев спал в гостиной, на раскладной
койке. Пьяный храп его раздавался на всю квартиру. Худолею пришлось самому
выносить ночную вазу. Он не знал, что делать с грудой окровавленного белья.
Агапкин сказал ему, что, если выбросить где-то поблизости, это может вызвать
подозрения у полиции. Разумнее сложить в плотный мешок, доехать до ближайшего
лазарета. Там незаметно подбросить на свалку на заднем дворе. А на обратном
пути купить всё необходимое для Зины и ребёнка.
Худолею ничего не оставалось, как согласиться. Когда он
ушёл, Агапкин обнаружил, что входная дверь заперта снаружи. На всякий случай
проверил дверь чёрного хода на кухне. Там висел амбарный замок. Но телефон
работал, Зина продиктовала номер, и Агапкин позвонил её замужней старшей
сестре, Анне.
Горничная долго не хотела звать её к телефону, устроила
настоящий допрос, кто он и что нужно. Однако Анна всё-таки подошла. Он довольно
путано объяснил испуганной даме, что Зина попала в беду.
— Как можно скорее подъезжайте на Мясницкую, к дому номер двенадцать,
но не к подъезду, а со стороны Кудрявого переулка, к первому от угла окну.
— Кто вы? В чём дело? Моя сестра сейчас далеко от Москвы и
никак не может находиться в доме на Мясницкой. Если вы говорите правду, почему
не дадите ей трубку? Я поверю, только когда услышу её голос.
