— Брат, зачем ты выпил вина? — спросил Сысоев и громко
икнул.
— Ничего он не пил. Он сильно простужен. У него жар. Уложите
его в постель и дайте чаю с малиной. Что вообще тут у вас происходит?
Сысоев прижал палец к губам, нахмурился, помотал головой, не
сказал ни слова и скрылся вместе с Володей за дверью какой-то комнаты. Только
тогда Агапкин услышал крик роженицы. Из глубины коридора появилась Рената в
клеёнчатом фартуке поверх нарядного платья.
— Три часа, как отошли воды, потуг нет, — быстро сообщила
она Агапкину, — тазовое предлежание, сердцебиение плода не прослушивается.
«Я пропал», — подумал Агапкин.
Комната, куда он вошёл, была спальней хозяина. Железная
кровать, тумбочка, ночник, холщовые, плотно задёрнутые шторы. На кровати лежала
Зина, лицо её было мокрым от пота. Под простынёй вздувался огромный живот. Она
кричала негромко, однообразно, и от этого крика у Агапкина стало холодно в
солнечном сплетении. Он ни разу в жизни не принимал роды, только наблюдал, как
это делали другие, когда учился на медицинском факультете.
Чтобы осмотреть роженицу, следовало вымыть руки, облить их
йодом. Рената пошла с ним в ванную комнату.
— Это полнейшее безумие. Надо вызвать карету и срочно в
больницу. — Агапкин закатал рукава до локтя.
Ему удалось немного успокоиться. Из-за шума воды не было
слышно криков.
— Невозможно, — Рената подала ему намыленную щётку.
— Почему?
— Тогда не избежать огласки.
— Плевать! Если ваш диагноз верен, мы не справимся, потеряем
её и ребёнка.
— Надо сделать всё возможное. — Рената подала ему полотенце,
потом стала поливать его руки йодом.
— Но почему, объясните, почему? И где Георгий Тихонович?
— Мастер у себя в кабинете, — холодно ответила Рената и с
силой вдавила резиновую пробку в горлышко флакона, — объяснить я вам ничего не
могу. Вы ученик. Это за пределами длины вашего буксирного каната. Пойдёмте к
ней. Мы теряем время.
Агапкин застыл с растопыренными, рыжими от йода руками. Во
рту у него пересохло, по спине пробежала струйка ледяного пота. Рената открыла
перед ним дверь. Он ступил в коридор и опять услышал жуткий крик Зины.
«Здесь должен быть телефон. Профессор сейчас в госпитале.
Можно вызвать карету».
Худолей возник перед ним, словно соткался из воздуха. Он был
в домашних туфлях, в потёртой бархатной куртке. Жёлтые глаза смотрели в упор,
не моргая.
— Благодарю, что пришли на помощь. — Худолей положил руки
Агапкину на плечи, развернул его, как куклу, мягко подтолкнул к двери комнаты,
из которой опять звучал нестерпимый жалобный крик. — Вы сделаете все наилучшим
образом. Я уверен, вы справитесь. Если понадобятся какие-то дополнительные
инструменты, лекарства, я предоставлю вам всё, что пожелаете. Тут недалеко есть
дежурная аптека.
Пока он говорил, они успели войти к Зине.
«Прочь отсюда! Бежать, сию минуту! Прямо так, в одной
рубашке, без калош, в ночь, в метель, как можно дальше, за город, в лес, в
глушь, в сибирскую тайгу, в Арктику на льдину, в Африку к диким племенам!» —
подумал Агапкин и сказал:
— Нужно больше света.
Он достал фонендоскоп и приложил его к вздутому животу,
пытаясь вспомнить, где лучше прослушивается сердцебиение плода. Хлюпанье,
бульканье, гул. Ничего, кроме обычных кишечных шумов, он не услышал.
— Молчи. Терпи. Кричать нельзя, — монотонно повторяла
Рената.
Вошёл Сысоев, принёс две лампы. Зина сдавленно замычала,
изогнулась дугой, живот стал каменным. Это продолжалось не более минуты. Потом
тело её обмякло, и Агапкин уловил новый звук, частую тихую пульсацию. Перед
глазами у него замелькали страницы учебника акушерства доктора Бумма. Кошмарные
картинки уродств, разрывов. Техника поворота за ножку. Наложение щипцов. Палата
университетской клиники, толпа студентов, женщина на высоком столе, покорное,
безнадёжное страдание на её лице, рыжие от йода руки, ощупывающие гигантский
живот. Спокойный голос профессора Гринберга.
«Любая деревенская повитуха справится с этой задачей.
Впрочем, у повитухи опыт, а у вас, господа, ничего, кроме лени и амбиций. Итак,
головка твёрдая, округлая, консистенция таза, напротив, неравномерна,
мягковата. Главное, не перепутать, что сверху, что снизу».
Переждав ещё одну мощную потугу, Федор принялся мять Зинин
живот. Пот тёк в глаза, хотя в комнате было прохладно. Где твёрдое, круглое,
где мягковатое, он понять не мог. Руки стали чужими, тупыми, бесчувственными.
«При тазовых предлежаниях сердце плода более отчётливо
слышно выше пупка. Повторяю, бояться нечего. Но сохрани вас Бог от поперечных
предлежаний с выпадением ручки».
Агапкин за все курсы имел высший балл, и только акушерство
сдал посредственно. Каменный живот, ничего нельзя понять. Вой Зины, голубиное
воркование Ренаты. Очередная потуга. Нужно уложить Зину как-то иначе, на бок,
что ли? Живот опять расслабленный, рыхлый. Прощупать в последний раз, потом
внутреннее исследование. Оно нежелательно, можно занести инфекцию. Хороший врач
обходится без него. Но Федор Фёдорович Агапкин врач посредственный или вообще
никакой. Сейчас угробит несчастную Зину вместе с ребёнком, и все поймут, что
вовсе он не врач. Беспомощный идиот, тряпка. Нет, хуже. Уголовный преступник.
Каторжник.
Вот она, головка, чуть ниже пупка, слабый маленький комок
под руками. Почему кость такая мягкая? Странная, неровная форма. Но другого
ничего нет. Что сверху? Что снизу? А плод вообще без головы бывает?
«В периоде изгнания при наружном исследовании головка не
прощупывается вовсе».
Агапкин выпрямился, повернулся к Ренате всем корпусом и
заорал, глядя на неё сверху вниз:
— Тазовое? Потуг нет? Сердцебиение не прослушивается? Где
вы, сударыня, учились? Или вам совсем запорошило мозги кокаином? Что застыли?
Нужно поднять её, переложить иначе! Валик подушки под спину! Горячую воду!
Чистые простыни! Йод! Руки мыть! Приготовить стерильные ножницы, шёлковую нить!
Раствор нитрата серебра! Вату! Марлю!
«В периоде изгнания риск для плода увеличивается. Сердцебиение
следует выслушивать каждые десять минут».
Рената бестолково заметалась, убежала, хлопнув дверью,
прибежала с охапкой белья. Зина мотала головой, до крови кусала губы. Сысоев
явился и стал объяснять, что подушек больше нет, самовар он поставил, нельзя ли,
чтобы Зина кричала тише, а то с улицы могут услышать.
— Плевать! Откройте форточку, ей нужен воздух! Зина!
Тужьтесь! Дышите ртом, часто, как собака на солнцепёке, дышите!
