— А кому по силам? — она скинула его руку, подняла лицо. —
Вы, как папа, твердите ту же ерунду. Лучше поцелуйте меня. Я сама не могу
первая, я всё-таки барышня.
— Танечка, я не смею.
Больше они уже ни о чём не говорили, стали целоваться и
опомнились, оторвались друг от друга потому, что раздался настойчивый стук в
дверь.
— Я очень извиняюсь, Татьяна Михайловна, — сказал фельдшер
Васильев, смущённо откашлявшись и глядя в сторону, — вам бы нужно спуститься
туда, в палату, там опять плохо дело, Михаил Владимирыч сказал, чтобы вас не
тревожить, но я решил, вы потом сильно переживать будете.
Глава шестая
Маленький арендованный самолёт Кольта приземлился на степном
аэродроме. Его ждали гвардейцы в белой с золотом униформе, в мягких жёлтых
сапожках с задранными носами. Военный оркестр сыграл «Полонез» Огинского, Пётр
Борисович любил эту музыку, и было приятно, что губернатор Герман Тамерланов,
живое воплощение божества Йоруба, помнит такие мелочи.
— Здравствуй, дорогой Пфа! Рад тебя видеть! — Йоруба
засверкал белыми зубами, раскрыл ему свои могучие объятия, прижал к его правой
ладони свою левую, потом легонько стукнулся лбом о его лоб. Это было старинное
приветствие мужчин-воинов, до сих пор принятое здесь, в степи.
Выглядел Герман Ефремович великолепно. В белом свободном
костюме, невысокий, узкоглазый, с лёгкой сединой в смоляных волосах, он больше
походил на японского дипломата, чем на хозяина дикой степи, потомка древнего
рода князей-завоевателей.
Семь девочек-подростков в национальных костюмах тут же, на
аэродроме, исполнили для дорогого гостя старинный местный танец.
Кончалась весна. Летом в степи стояла невозможная жара, но
сейчас было приятно тепло и непыльно, ветер нёс свежий женственный аромат
цветущих трав. Девочка лет четырнадцати поднесла Кольту местное лакомство,
тонкую хрустящую лепёшку с вяленой кониной.
— Нравится? — прошептал губернатор, кивнув на девочку.
На маленьком смуглом лице светились голубые глаза сиамской
кошки. Глубокой синевой ночного неба отливали тяжёлые, длинные волосы.
В сороковых годах прошлого века в эту степь ссылали немцев и
эстонцев. От смешанных браков иногда рождались дети сказочной красоты.
Нордические гены вдруг проявлялись в третьем, в четвёртом поколении. Здесь
можно было встретить блондинок монголоидного типа, попадались рыжие со
степными, раскосыми и чёрными глазами или светлоглазые брюнетки.
— Сколько ей лет? — спросил Кольт.
— Пятнадцать. Не волнуйся, у нас женщина считается
совершеннолетней в четырнадцать. Ну что, принимаешь мой подарок?
Губернатор сам сел за руль огромного белого кабриолета.
Машина сорвалась и полетела с бешеной скоростью. Ветер ударил в лицо так
сильно, что у Кольта брызнули слёзы. Спереди и сзади мчались мотоциклисты в
бело-жёлтых шлемах.
— Её зовут Тина, — закричал Тамерланов, заглушая рёв моторов
и свист ветра. — Мать латышка, отец местный. Она сумеет тебя развеселить, а то,
я смотрю, глаза у тебя грустные.
— Спасибо, Герман. Девочка чудо, но для меня она всё-таки
ребёнок, а не женщина. — Петру Борисовичу тоже пришлось кричать.
— Не проблема. Найдём тебе кого-нибудь постарше.
Восемнадцать лет — устроит?
— Спасибо, дорогой, — Кольт принуждённо рассмеялся. — Ты
меня избалуешь, останусь тут у тебя жить.
— Милости прошу, буду рад. Ты знаешь, у меня есть всё, что
нужно человеку. Красивые дома, быстрые машины, вкусная еда, юные ласковые девы.
Здесь, в степи, они особенно хороши, правда, только в юности. К тридцати уже
старухи. Ещё совсем недавно, всего лишь тысячу лет назад, раз в году, в день
летнего солнцестояния, самую красивую девственницу приносили в жертву богу
Сонорху, беспощадному и капризному богу времени.
Тамерланову нравилось орать за рулём. Голос его звучал зычно
и дико. Он скалил зубы и щурил узкие глаза.
Наконец он сбавил скорость. Эскорт подъехал к воротам
губернаторского дворца. Кольт заметил, что дорога от аэропорта к столице стала
лучше, а ограда дворца выше.
Ворота бесшумно разошлись. За ними открылся райский сад.
Цвели яблони и вишни, пальмы покачивали листьями, похожими на гигантские
изогнутые кинжалы. Кричали павлины и попугаи, били фонтаны. Вдоль аллеи,
ведущей к парадному подъезду, росли розовые кусты. Алые, белые, чайные, чёрные
бутоны пахли так сильно, что воздух казался маслянистым. Все это великолепие
обслуживалось целой армией садовников. Зимы в степи были морозными, и в октябре
вокруг растений возводились специальные теплицы.
— И что, бог добрёл? — спросил Кольт, когда они вошли в зал
приёмов.
— Ещё бы! Жрецы Сонорха жили сто пятьдесят — двести лет. —
Хозяин взял гостя под руку и провёл через зал приёмов в небольшую столовую.
Там был накрыт стол на две персоны. Как только они сели, из
боковых дверей явились два пожилых лакея в костюмах, в бабочках и принялись
быстро молча расставлять закуски.
— Что будешь пить? — спросил хозяин.
— А ты?
— Я пью только чистую воду. Но для тебя есть всё, что
захочешь.
— Коньячку, пожалуй.
Пригубив коньяк за здоровье хозяина, Кольт положил в рот
лимонную дольку. Есть ему почему-то совсем не хотелось. Хозяин тоже не
притрагивался к закускам, пил воду мелкими глотками.
— Что же эти твои жрецы делали с бедными девочками? —
спросил Кольт.
— Сам ритуал жертвоприношения так и остался тайной. Орден
жрецов был закрытым, не только для простолюдинов, но и для знати. Жрецы
выбирали очередную девочку, от двенадцати до четырнадцати лет, увозили её, и
она исчезала. Никто не смел протестовать, люди верили в безграничное могущество
жрецов. Они действительно могли вылечить любую болезнь, вызвать засуху и дождь.
Мой прапрадед был одним из них.
— А прапрабабушкой была какая-нибудь из тех прекрасных
девственниц?
Герман Ефремович весело рассмеялся и подмигнул.
— Правильно. А как ты догадался? При вступлении в орден
жрецов Сонорха давался обед безбрачия, но внутри ордена никто не соблюдал этих
формальностей.
— Дети жрецов тоже жили по двести лет?
— Не всегда. Смотря, какой путь они выбирали. Сто пятьдесят,
а тем более двести лет — это совсем не просто. Не каждый может, но главное, не
каждый хочет.
— Разве есть выбор? — тихо спросил Кольт.
— А как ты думаешь? — Тамерланов уставился на него своими
узкими глазами.
