— Он выпустил штурвал? — спросила великая княжна Ольга.
— Хороший вопрос. — Ося одобрительно кивнул. — В кабине их
было двое, лётчик и стрелок. Неизвестно, чем бы кончилась эта неравная схватка,
если бы мои мешки не рвались на лету. Песок попал австрийцам в глаза, аэроплан
потерял управление и стал падать. Но мой шар был пробит в нескольких местах.
Внизу я видел бескрайнюю морскую гладь, она стремительно приближалась. Сквозь
толщу воды я мог разглядеть медуз, рыб, огромных китов и маленьких симпатичных
морских коньков. Мир был прекрасен, и я с грустью прощался с ним. Когда дно
моей корзины коснулось воды, я потерял сознание.
— Милый мальчик, — сказала Александра Фёдоровна.
Ей явно наскучила Осина болтовня. Но великие княжны уходить
не хотели.
— Как же вы не утонули? — спросила Татьяна.
— Дельфин подобрал меня и принёс к берегу. Но это оказался
необитаемый остров. То есть там жили люди, но они были потомками древних
ацтеков и практиковали человеческие жертвоприношения.
— Ты потом об этом расскажешь, детка, а сейчас нам пора, —
сказала Александра Фёдоровна.
— Нет, подождите ещё немного, это самое интересное, как я
сражался с главным ацтекским жрецом. Он был колдун.
— Ося, остановись, — прошептала Таня, склонившись к его уху,
— расскажешь потом, сейчас не надо.
— Но как же? Потом я уже ничего не смогу рассказать. Скоро
явится граф, инспектор госпиталей, и я должен буду спрятаться, сидеть тихо,
потому что его превосходительство антисемит. Не исключено, что с ним вместе
явится сама императрица, она тоже не любит евреев.
В палате стало страшно тихо. Императрица побледнела. Все
смотрели то на неё, то на Осю. Было слышно частое, возмущённое пыхтение графа.
Никто не решался сказать ни слова. В напряжённой тишине вдруг прозвучал тихий
сдавленный голос:
— Ваше величество, вы уж не серчайте, простите мальца.
Говорил один из раненых.
— Ой! — испуганно пискнул Ося и спрятался за Таню.
— Милый мальчик, — повторила императрица, когда процессия
покинула палату и двинулась дальше по коридору, — так чем же он всё-таки болен?
— Прогерия, ваше величество, — ответил Свешников, — весьма
редкое заболевание, при котором ребёнок стареет, не успевая вырасти, и умирает
лет в одиннадцать-двенадцать от старческих болезней.
— Можно ему помочь?
— Боюсь, что нет, ваше величество.
— Где его родители?
— Он сирота.
— Мы могли бы молиться за него, на все воля Божья. —
Императрица возвела глаза к потолку. — Он как будто символ своего несчастного
племени. Надо его окрестить.
Глава четвёртая
После бурной новогодней ночи в Куршевеле Пётр Борисович
изменился. Он стал пристальнее вглядываться в зеркало. Морщины, мешки под
глазами, пятна старческой пигментации, похожие на ржавчину, — всё это он не
замечал раньше, а теперь видел как сквозь лупу.
Иногда взгляд его надолго останавливался на платиновых
стрелках наручных часов. Это были отличные часы, они стоили семьдесят тысяч
евро и шли идеально точно. Но Петру Борисовичу казалось, что они спешат.
Слишком быстро крутятся стрелки. Время тает, как будто кто-то ворует его,
примерно так же, как воруют нефть, нелегально присосавшись к трубе.
Он вдруг поймал себя на том, что внимательнее смотрит на
других, своих ровесников и тех, кто старше. В глаза бросались разные любопытные
мелочи.
Банкир А. красит волосы и брови. Политик Б., глава
парламентской фракции, перед выборами что-то сделал с лицом, убрал отеки,
разгладил морщины. Руководитель крупного концерна, болезненно толстый и
совершенно лысый, уехал куда-то, вернулся худым, подтянутым. На голове настоящие
живые волосы.
Но проходило время — несколько месяцев, год, и лицо политика
Б. опять становилось отёчным и морщинистым, руководитель концерна толстел и
лысел.
У банкира А. оторвался тромб, и он умер. Банкир был
ровесником Кольта. Он не курил, не пил спиртного, не баловался травкой. По
выходным прыгал на теннисном корте, зимой нырял в прорубь.
После похорон за поминальным столом Пётр Борисович оказался
рядом со своим давним приятелем, министром В. Министр был старше Кольта на
восемь лет.
— Ну что, Вова, что ты думаешь об этом? — тихо спросил Кольт
после третьей рюмки.
— Да нет, Петюня, брось, ерунда! Если только… — министр
нахмурился, помотал головой, очень тихо, одними губами, произнёс несколько имён
и вопросительно уставился на Кольта.
— Я не это имел в виду, — грустно улыбнулся Кольт, —
конечно, никто ему не помог. Тромб оторвался. Но ведь, по большому счёту, какая
разница?
— Как какая? Очень даже большая!
— Да, возможно, разница есть. Но итог один, Вова. Десять
лет, ну двадцать. А потом? Тромб, опухоль, инфаркт, это ещё ничего, быстро. А
если инсульт, маразм, паралич?
— Петюня, у тебя депрессия, что ли? — Министр взглянул на
него сочувственно. — Ты смотри, это даром не проходит, особенно в нашем
возрасте. Все болезни от тоски и стресса, надо себя пересиливать и оставаться
оптимистом.
— Да, Вова, ты прав. Надо оставаться оптимистом, и даже в
гроб ложиться с улыбкой.
— Ну, ну, перестань, — министр легонько хлопнул его по
плечу, — не закисай, Петя. Конечно, все там будем, с улыбкой или без неё, но
ведь не завтра.
— М-гм. — Кольт взял стакан воды и залпом выпил. — Я знаю,
Вова, закисать нельзя. Но я стал как-то слишком остро чувствовать время. Я
отлично помню, что было десять, двадцать лет назад, каким был я, ты, все мы.
Время пролетело как один миг. А дальше оно летит ещё быстрей. Десять, двадцать
лет — это практически завтра.
— Всё-таки лучше двадцать, чем десять. — Министр нервно
рассмеялся. — Я понял тебя, Петюня. Со мной это тоже бывает. Такая вдруг тоска
наваливается, все кажется бессмысленным. Но я смотрю на сына своего, на внучек.
Мне интересно, как они растут, в них моя кровь, моё продолжение. Это утешает и
отгоняет дурные мысли. Ты бы, Петюня, женился. Когда есть семья, оно все как-то
легче.
— Да, наверное, — рассеянно кивнул Кольт и взглянул на
двадцатипятилетнюю вдовицу банкира. — Вот он женился, и ему было легче.
Вдовица, модель европейского класса, лицо известной
косметической фирмы, сидела через стол рядом с молодым телевизионным
продюсером. Они тихо оживлённо болтали. Рука продюсера лежала на спинке её
стула. Продюсер шептал ей что-то на ушко. Вдовица осторожно, беззвучно
хихикала. Почувствовав пристальный взгляд Кольта, она напряглась, слегка
отодвинулась от своего собеседника и сделала траурное лицо.
