— Федор, ты, пожалуйста, кончай валять дурака. У меня и так
с утра голова раскалывается.
— Пил?
— А то нет! После твоих диких намёков насчёт моего Ивана я
вторую ночь не сплю.
— Что?
— Конечно, он все отрицает, говорил со мной вполне спокойно,
логично.
— Что? — повторил старик.
— Это бред, Федор, от начала до конца, — Кольт повысил голос
до крика. — Никого мой Иван не убивал! И твою драгоценную Софи он пальцем не
тронет. Он с неё пылинки сдувает.
Кольт кричал и беспокойно косился на тетради, пытался
разобрать текст на мониторе ноутбука, но там появилась заставка.
Агапкин выключил компьютер.
— Не ори и не подглядывай! Всё равно ничего не поймёшь. Я
спрашиваю, ты пил что? Коньяк?
— Да. «Нуар Ант», — Кольт тяжело вздохнул.
— Конечно, ты другого не пьёшь, миллион долларов бутылка.
— Не миллион. Всего лишь восемьсот пятьдесят долларов.
— Что ж так дёшево? Всего восемьсот пятьдесят. Слушай, Пётр,
ты намерен оставить вопрос с убийством Дмитрия открытым?
— Нет. Я сделаю всё, что могу. Обещаю. А теперь объясни мне
наконец, каким образом тебя спас от расстрела покойный Глеб Иванович Бокия?
— Очень просто, — старик открыл одну из тетрадей и приблизил
к лицу Кольта.
Пётр Борисович увидел аккуратные строчки цифр, букв,
какие-то непонятные значки, рисунки. Старик тут же захлопнул тетрадь и ласково
погладил рыжую клеёнчатую обложку.
— Шифр, что ли? — спросил Кольт.
— Надо же, догадался, — хмыкнул Федор Фёдорович, — ты гений,
Петя. Я в тебе не ошибся. Это один из самых хитрых шифров Глеба Ивановича. Он
был мастер придумывать шифры. Кроме меня, ключа никто не знает. Никто на свете.
— И что же там?
— Материалы экспедиции двадцать девятого года в
Вуду-Шамбальские степи. Те самые материалы, которые сегодня все специалисты
считают навеки утерянными. Оригинала, правда, не существует. Он уничтожен. Вот
единственная копия, но без меня это бессмысленный набор знаков.
— Ты решил расшифровать и перенести в компьютер?
— Да. Я пытаюсь это сделать.
— Почему не пытался раньше?
— Боялся, что узнают, захотят отнять. Зарежут, отравят,
пристрелят.
— Кто?
— Желающие найдутся. Но теперь у меня есть ты, Пётр,
сильный, умный, великодушный. Я верю, ты меня защитишь. И Софи тоже. Прежде
всего её, а потом уж меня.
Кольт машинально кивнул, принялся разминать сигарету и
задумчиво спросил:
— А что, Лаврентия Павловича тоже интересовал метод
Свешникова?
— Все, Пётр. Больше пока ничего не скажу.
— Нет, погоди, ты же говорил, что уже к тридцать девятому, после
того, как случайно расстреляли группу подопытных заключённых, вся эта история
была окончательно забыта.
— Отстань.
Бутон прикатил столик с чаем и кофе. Старик спрятал тетради
в ящик. Взглянув на его лицо, на поджатые губы, сощуренные глаза, Кольт понял,
что на сегодня тема закрыта, и всё-таки спросил:
— Ты решил расшифровать для неё?
— А для кого же ещё? Для тебя, что ли? — старик взял чашку и
стал медленно, маленькими глотками, пить ромашковый чай.
— Скажи, она действительно так похожа на дочь Свешникова? —
тихо спросил Кольт.
— Тебе какое дело?
— Просто интересно.
Старик поставил чашку, развернулся в своём крутящемся кресле
и уставился на Кольта. Глаза его вдруг стали молодыми, яркими, зоркими. Пётр
Борисович выдержал этот немигающий взгляд. Целую минуту длилось молчание.
Приковылял Адам, тявкнул пару раз, положил передние лапы и морду на колени
старику.
— Как ты думаешь, — спросил Агапкин и почесал пса за ухом, —
когда этот прохвост Мельник привёл ко мне Софи, я сразу узнал её?
— Я думаю, ты заранее знал, кто она, и её появление здесь
было твоей инициативой.
— Молодец. Правильно.
— Кстати, об этом ты мне тоже ещё не рассказывал.
— Изволь, расскажу. Я искал способ связаться с ней. Конечно,
у меня был адрес, телефонные номера, но я всё никак не мог придумать, что
сказать? Кто я такой? Откуда взялся? Я знал о Дмитрии все, ну и о Софи,
конечно, тоже. Она ещё в университете, на последних курсах, публиковалась
иногда в научных журналах. Я читал каждую её статью, и мне показалось, что
профессор Свешников вполне может попасть в круг её интересов. Есть
букинистический магазин медицинской книги, он один в Москве. Продавщицы — мои
добрые приятельницы. Я попросил их, чтобы дали мне знать, если вдруг кто-нибудь
придёт искать информацию о Свешникове. Я ждал Софи, но сначала пришёл Мельник.
И только потом мне удалось заставить его привести её.
— Погоди, скажи, а он, Мельник, не мог догадаться, кто она?
— вдруг спросил Кольт, залпом допив свой кофе.
— Ещё не хватало! Он вообще ни черта не знает. Он изводил
меня вопросами, я очень старался на них ответить, но не мог. Я, видишь ли,
помню массу бытовых мелочей, но все самое интересное, важное забыл.
— Да, вначале ты и со мной играл в эти игры.
— Но потом перестал. Ты показался мне умным. Надеюсь, я не
ошибся. Ты первый, кому я сказал, что Таня завещала сыну отдать все только в
родные руки.
— Таня знала, что у неё в России есть внук Дмитрий?
— Разумеется. Она даже видела его. Я дал ей такую
возможность. Она дважды приезжала в Москву в качестве туристки, в семидесятом и
в семьдесят шестом, за три месяца до смерти. В последний раз они сидели рядом,
на «Гамлете» в Театре на Таганке. Дмитрий был там с женой, кстати уже
беременной. То есть, можно сказать, Софи при этой встрече тоже присутствовала.
— Я не знал. Ты не рассказывал мне.
— А ты вообще знаешь ещё невероятно мало.
— Неужели Таня даже не пыталась заговорить с ним?
— Пётр, ты совсем дурак? Ты забыл, что здесь была советская
власть? Дмитрий был сначала искренним комсомольцем, потом таким же искренним
коммунистом, знаешь, с идеалами, с упрямой верой, что, несмотря на некоторые
перегибы при Сталине, идея прекрасна, система справедлива. К тому же он работал
в закрытом НИИ, был засекречен. Представь, если бы к нему подошла пожилая
буржуазная дама, туристка из капиталистической Франции, и заявила: здравствуй,
Димочка. Я твоя родная бабушка. Твой дед был одним из лидеров Белого движения,
лютым врагом советской власти. Твой отец служил в СС и работал на английскую
разведку. Он бы в штаны наложил от страха и счёл это провокацией.
