– Но из текста никак не следует, что память к ней вернулась.
– Не вернулась сейчас – вернется позже. Она явно на пути к выздоровлению.
– И что же в том плохого? Или вы опасаетесь, что, восстановив память, она начнет выбалтывать кому попало тайны Ордена или выкинет еще какую-нибудь глупость? Едва ли – написанный ею текст свидетельствует, что автор его если и не в твердой памяти, то уж точно в ясном уме…
– Вот это-то нас и настораживает.
– Бросьте! Какой ей смысл снова ввязываться в ваши игры, лишившись такого мощного покровителя, как Берч?
– Вот тут-то и зарыта собака! – Макмиллан хлопнул в ладоши. – Вы уверены, что центром всей интриги был именно Берч?
– Но вы же сами говорили…
– А вы резонно возразили, что Берч был лишь крепким служакой и что наша организация ему не по зубам… Мы убеждены, что за всеми его действиями стоял кто-то еще.
– Кто же?
– Имен мы называть не будем, скажем только, что после гибели Берча к его вдове, баронессе Менассе, зачастили необычные гости, и в их числе – лица, близкие к нынешней администрации Белого дома. Также замечены контакты безутешной вдовы с бывшим губернатором штата Теннеси и неким сенатором от штата Нью-Йорк. А если вспомнить, с каким рвением именно эти люди продавливали через Конгресс кандидатуру Берча на должность директора ФБР…
– А также, что именно они являются наиболее вероятными кандидатами от правящей партии на выборах 2000 года…
– И вы полагаете?.. – В глазах экс-президента блеснул хищный огонек.
– Убеждены! Они заигрались! Пришло время вновь переключить клапаны. – Макмиллан встал, откашлялся. – И поэтому, мистер президент, мы уполномочены от лица нашей организации предложить вам нашу полную и всестороннюю поддержку в грядущих политических баталиях.
– Мне? – Экс-президент улыбнулся. – Спасибо, конечно, но я немного староват, чтобы повторить трюк президента Кливленда, единственного, как вы помните, президента нашей страны, сумевшего вернуться в Белый дом после четырехлетнего перерыва.
– Вообще-то мы имели в виду не вас лично… – смущенно пробормотал Петти.
– Тогда кого же?
– Вашего ближайшего родственника, сэр. Чтобы, как говорится, яблочко от яблони…
– Что?! Джорджа-младшего? – Экс-президент поджал побелевшие губы. – Если это шутка, господа, то шутка жестокая… Вы же знаете – родовая травма… И в детстве мальчик несколько раз неудачно падал с лошади… А потом – алкоголь, наркотики…
– Спокойствие, мистер президент, только спокойствие, – невольно процитировал Карлсона Макмиллан. – Поживите с этой мыслью недельку-другую, и я уверен – она перестанет казаться шуткой…
4
Приближался час визита к доктору Робертсу, и тоска охватывала миссис Хайден все сильнее. Она судорожно искала ту броню, которой могла бы прикрываться во время этих внешне ни к чему не обязывающих, но почему-то страшно унижавших все ее существо бесед. Ах, как хорошо могла бы она отгородиться от его серых бесстрастных глаз своей памятью, своим прошлым, какой-нибудь, хотя бы и самой крошечной, но своей тайной! А сейчас она чувствует себя препарируемой улиткой, с которой сорвали раковину. И закрыться здесь можно только тайной. Взгляд ее снова скользнул по старинной, видневшейся в отдалении стене, приобретшей благородство благодаря времени и постоянно дувшим наверху ветрам. Побег!
Эта мысль еще ни разу не приходила ей в голову. Пространства за пределами налаженного быта пансиона еще не существовало для ее слабого, хрупкого, едва ожившего «я». Но в то же время здесь все вокруг только и говорили, что о существовании какого-то иного мира или миров, не ограниченных этим замкнутым пространством. И теперь возможность увидеть то, что скрывали от нее эти стены, проверить себя чужим миром и попытаться через этот прорыв в иное добраться до самой себя, вернуть утраченное показалась миссис Хайден едва ли не единственным ее спасением.
О, пусть она не обладает знанием, даваемым опытом, – у нее есть первобытная хитрость и инстинкт животного. Она не будет торопиться, она все узнает, вынюхает, выслушает, запутает, обманет, соблазнит… У нее нет памяти – но есть воля.
Миссис Хайден спрыгнула с кровати, подошла к высокому узкому зеркалу и сбросила шелковую пижаму. Амальгама отразила гибкую сорокалетнюю женщину, как-то враз похорошевшую, почти красавицу. Ах, если бы не этот странный легкий налет незавершенности не только в лице, но и в теле. Казалось, она действительно собрана из кусочков, еще не до конца привыкших друг к другу. Должно быть, именно это и мешает ей вспыхнуть цельной, подлинно выстраданной красотой женщины ее лет.
Миссис Хайден прикусила губы. Она должна преодолеть себя, и она преодолеет.
Небольшое шале, где доктор Робертс вел свои задушевные беседы с пациентами, стояло на отшибе, почти у самых ворот, наполовину скрытое дикими рябинами. Миссис Хайден шла по живой, не обозначенной просеянным песком дорожке и вдруг подумала, что эти невзрачные, темные, корявые деревья, в отличие от прочей растительности, были единственным, что выглядело здесь естественным, а не привитым на чужую почву умелыми руками садовников.
«Где же я? – в первый раз пришел ей в голову вопрос уже не в бытовом, а, так сказать, в мировом плане. – Сколько времени я провела тут? Небо не дает мне ответа, оно всегда одинаково сине, солнце светит все так же… Есть только день и ночь. Виктор называет это раем…» Однако она не успела продолжить это новое для нее размышление, навстречу ей уже любезно открывалась дверь из черного непроницаемого стекла.
Но теперь, в первый раз за все свое недолгое пробуждение от долгого сна, владея собственной тайной, миссис Хайден вошла сюда личностью.
Доктор Робертс не без волнения ожидал свою пациентку. Вот уже скоро месяц, как она живет в его пансионе, а сдвигов до сих пор нет. От него ждали ответа еще вчера вечером, а он не имеет сообщить ничего нового даже и сейчас. Перенести почту с вечера на утро – это еще допустимо, но откладывать дальше уже просто неприлично. Значит… надо сделать еще одну попытку и… в случае неудачи опять написать, что изменений пока нет.
«Конечно, отчаиваться никогда не стоит, – продолжал размышлять Робертс, – но здесь налицо воистину странный случай. Память этой женщины восстановилась практически во всем, что не касается ее личной жизни. Ясно, что она была прекрасно образована, но вот всякое представление об устройстве мира и его истории у нее отсутствует. Чем это можно объяснить? Тем, что история мира тесно связана с ее личной жизнью? Но ведь она не Сен-Жермен и не Вечный Жид. Тем, что просто-напросто повреждены какие-нибудь отделы мозга? Такое объяснение кажется вполне естественным, однако при более подробном рассмотрении и здесь концы с концами не сходятся».
Доктор ждал свою пациентку и волновался по-прежнему. Сейчас ему предстояло говорить с ней о такой деликатной вещи, как интимная связь мужчины с женщиной. И неизвестно, в какой именно степени она теперь осведомлена в этих вопросах, что поймет, что не поймет, а главное – что как воспримет… И это при том, что у нее определенно имеется богатый опыт: три замужества, взрослая дочь от первого брака, приемный сын…
