Антон помолчал, будто обдумывал предложение, и задумчиво произнес:
– Собака мне нужна. Может, аксайской овчаркой отдашь? Я слышал про Иргиза. Порченый он, конечно, но мне на станцию сгодится. Ну, что?
Рахим как обмяк:
– Не могу. Иргиза не могу.
– Иргиз – не порченый. Он – волк. Порвал не ту собаку, – с грустью сказал Миша-ака. – Хозяин из Микоянабада приезжал сюда на базар. Поставил кобеля на схватку. Все хвалился, что нет ему равных. А Иргиз кобеля этого взял и свалил. После этого хозяин стал приезжать каждый базарный день. Дождался, что Рахим проиграется, и вдул ему долг: дедова отара или Иргиз. А Иргиз ему нужен, как пятая нога. Хочет на нем личную обиду выместить. Дурак и сволочь. Он еще тогда говорил: порежу как барана. У всех на глазах. А не Иргиза, так всю дедову отару. Говорю же: дурак и сволочь…
Пока Антон соображал, что делать дальше, время шло, а у детей его не было, потому и возник у них свой план.
В Курган-тюбе жила дальняя родственница Шпомеров. Женщина была сердобольной, работала на ферме. Своих детей у нее не было, не раз она уговаривала Грету отправить к ней Женьку. В связи с последними событиями Грета уже и сама хотела отвезти туда Женьку, только разве взрослые и дети делятся своими намерениями?
Сговорившись с другом Рашидом, Женька сидел на насыпи, выжидая очередной товарняк. В тот момент на сортировочной Антон командовал разгрузкой яванских удобрений. Расформированный состав раскатился по тупикам, освободив линию.
Антон шел к станции. Не дойдя метров сто, он почувствовал неладное. Густое марево нахлынуло на него, перед глазами пополз туман. Он остановился, прислушиваясь к себе. Вдохнул побольше воздуха – в глазах все еще рябило. Скавронский обошел стрелку, спустился с насыпи. Будто издалека, из другой реальности слышал Антон, как гудят рельсы. Еще не видный, тяжело замедляя движение, шел состав на Курган-тюбе. Поезд, подергиваясь, остановился, а Антон бессмысленно считал вагоны. Вдруг на одной из площадок он заметил детскую фигурку. Антон вскочил. Не помня себя, он прошмыгнул под вагоном на другую сторону и увидел, как Рашид вталкивает собаку на площадку, где, скорячившись, тянет Иргиза на себя Женька Шпомер. В одну секунду у Антона пронеслось в голове, что за минутную остановку дети не успеют. Пес упирался, крутил головой, огрызался. Состав дернулся. Как в замедленной съемке, Антон видел, что Рашид, цепляясь одной рукой за поручень, протолкнул собаку вперед на площадку, а его рука скользнула вниз и под тяжестью собственного тела мальчонку повело под днище вагона.
В одно мгновение Антон преодолел расстояние между ним и собой. Обхватил тонкое юношеское тельце поперек и отшвырнул в сторону.
Но сам отскочить не успел.
Дикая, животная боль прорезала его тело. Кто-то закричал. Завыла собака. Со станции бежали люди. Товарняк, дергаясь, подавая колесами назад, останавливался. Боли уже не было. Скавронский с каким-то безучастным интересом смотрел, как мелькает в просвете колес, там, за поршнями, на щебенке между шпалами, его нога, нелепо перевернутая пяткой вверх в искромсанной штанине, поплывшей пятнами крови и мазута.
Уперевшись руками в колкий щебень, Антон поднялся, подтягиваясь, как по лесенке, за доски вагона. «Надо бы как-то до медпункта дойти, – металась в голове одна и та же мысль. – Неудобно-то как! Некрасиво!» В ушах гулко стучало, бешено колотилось сердце.
Ему было жарко, испарина выступила на лбу. Облокотившись на стенку вагона, он вытирал пот, тупо разглядывая натекшую лужу крови. Она густела на глазах, издавая приторный запах, от которого воротило, кружилась голова. Антон рухнул на чьи-то руки, заглядывая в обезумевшие от ужаса глаза. «Почему они так испуганы?»
Себя он видел со стороны. Происходило все очень быстро, но движения вокруг казались до крайности медленными. Пространство и время смещались, переворачивались; люди и дома сделались маленькими, плавали вдалеке, как в зыбкой путине, хотя и выглядели чрезвычайно отчетливыми. Он не чувствовал своего тела. Забылся, потом ненадолго очнулся. Внизу сновали люди в белых халатах. Кто-то орудовал с капельницей. Один – лица его Антон не мог разглядеть – глухо, под маской, ругался. Он шаркал длинной иглой под ключицей Антона, а шприц все не наполнялся кровью. Наконец стало легко и свободно, будто его отпустили. Он полетел, кружась в удивительном свете, исходящем от радужных стен коридора. Полетел все выше и выше, слыша затихающие голоса:
– Остановка сердца!..
– На счет: раз, два…
– Адре…
(2)
Антон проснулся. Не переставая, ныла нога. Он сжался, вспомнив, что болеть нечему.
В палату заглянула постовая сестра.
– Ребята! Стройся! Будем ставить уколы.
Антон горько усмехнулся, подтянулся на спинке койки. Культя казалась тяжелее самой ноги. Накрахмаленный колпак медсестры опустился на самые брови, искоса она поглядывала на лоток с медикаментами. Стакан с термометрами при этом упирался в ее грудь. Видимо, ею она и придерживала лоток. Шла и смеялась:
– Ничего из-за этого колпака не вижу. Хоть ты в жопу интубируй.
– Косынку бы повязала по-простенькому… – проворчал пожилой сердитый дядька, корячась на судне.
– Несолидно! Главный хочет, чтоб у нас, как в четвертом управлении, все было.
Толстушка с тугими щечками лукаво подмигнула Антону. На соседней койке раздался сердитый возглас:
– Ты, Заринка, с вечера за меня замуж собиралась, а теперь Тошке подмигиваешь? А ну, иди сюда потискаться!
Девушка расхохоталась:
– Вас вообще боком обходить надо.
– Так ты ж только боком-то между койками пройти можешь.
Заринка не обиделась. К шуточкам пациентов давно попривыкла, могла и сама отбрить да солоно приправить.
– Не могу, бабка твоя рассердится, если все на меня спустишь.
– Дак не до последней же капельки!
– То-то она главному не на перелом твой, а на капельки жаловалась.
Зашла санитарка, и вокруг Антона женщины развели суету. Помогали переодеваться, бриться, стелили свежее белье.
– Похоже, Антон, они тебя в морг собирают, – пошутил сосед.
– А чего ж с ним возиться? Прям с койкой – и на выход. – Заринка склонилась пониже и прошептала Антону в самое ухо: – У тебя сегодня посетитель… – и повела миндальными глазками, изобразив такую таинственность, что навевало на размышление об интимности предстоящей встречи. Антон начал мысленно перечислять всех своих знакомых, кто мог бы проведать его сюрпризом. Шпомеры навещали ежедневно. К Гретке медсестры дышали неровно. Из сердобольности, заложенной в женском подсознании, они мечтали свести ее с Антоном. За последнее время она и в самом деле стала ему ближе, но, при всей красноречивости Заринкиных намеков, у Антона и мысли о Грете не возникло.
