Павел подошел к кровати, сел на стул, освобожденный медсестрой, и лишь затем спросил у врача:
— Можно?
— Можно-можно. Только больную не теребите и капельницу не трогайте.
Павел осторожно взялся за Танину руку, свободную от капельницы. Рука была теплая, расслабленная. Он не сводил глаз с Таниного лица, надеясь на этом немом и прекрасном лице прочесть ответы на непростые свои вопросы.
— Таня, — прошептал он. — Танечка, как же так?
— Пять минут, — сказал Семен Витальевич. — Я покурю пока.
Он вышел в коридор и деликатно прикрыл за собой дверь.
Павел сидел и молча гладил безучастную Танину руку, глядя в ее закрытые глаза.
— Я люблю тебя, — через некоторое время произнес он. — Все еще люблю. Но ты не, волнуйся, это пройдет, обязательно пройдет. Ты только поправляйся, хорошо? А я… я обещаю забыть тебя. Только знаешь что? И ты отпусти меня. Отпусти, пожалуйста, умоляю. Позволь мне забыть, позволь не любить тебя, помоги мне, прошу… Больше я ни о чем и никогда просить не стану.
Она не шелохнулась. Только грудь ритмично вздымалась под простыней.
— Впрочем, знаешь, я согласен, — продолжил Павел, — я согласен даже всю жизнь мучиться тобой, если это нужно тебе, если это необходимо для того, чтобы ты вот сейчас встала и пошла… Нужно?
Молчание. Павел поднялся и навис над лежащим телом.
Встань и иди! — неожиданно выкрикнул он.
Она лежала по-прежнему.
Павел отшатнулся от кровати, выпрямился, одернул пиджак и направился к двери.
— Прощай, — не оборачиваясь, сказал он.
В коридоре у самой двери стоял Семен Витальевич с дымящейся папиросой.
— Все? — спросил он.
— Все, — ответил Павел. — Дайте закурить, пожалуйста.
Он дрожащей рукой взял протянутую «беломорину», прикурил от папиросы врача, жадно затянулся.
— Пожалуйста, дайте мне знать, как только она придет в себя. Я оставлю вам домашний телефон, рабочий…
— Всенепременно, — заверил врач. — Вам второму, клянусь.
— Почему второму?
— Сначала следователю. Он так сказал. Гражданский долг, ничего не попишешь.
Оба помолчали.
— С Лариным Иваном Павловичем пообщаться не хотите? — спросил врач. — А то он тут же, двумя этажами ниже.
— Спасибо, не хочу, — ответил Павел.
Семен Витальевич позвонил на следующий день, и на следующий, и на следующий.
Все та же картина. Никаких изменений. Посещения пока не разрешаются.
Следователь Чернов не звонил. У Павла же связываться с ним не было никакой охоты.
На пятый день, примерно в полдень, Семен Витальевич позвонил Павлу прямо на работу. Голос врача звучал растерянно и даже несколько виновато.
— Утром ваша жена пришла в сознание, — сказал он и замолчал.
У Павла дрогнуло в груди.
— И что? — спросил он.
— И ничего. Я не успел ни поговорить с ней, ни даже толком взглянуть. Как только медсестра из ее палаты пришла сообщить мне, в кабинет явилась важная делегация. Представитель Минздрава, республиканской прокуратуры, еще какие-то деятели. Показали удостоверения и предписание о незамедлительном переводе Черновой Татьяны Всеволодовны в подмосковную клинику четвертого управления Вы знаете, что такое четвертое управление?
— Знаю.
— Я, естественно, тут же позвонил следователю, но там никто не брал трубку… Короче, мне ничего не оставалось, как подчиниться предписанию. Я отдал им историю болезни и распорядился подготовить больную к перевозке. У них был свой транспорт. А ваша жена… она как будто ждала их. Сама приняла душ, оделась тоже самостоятельно — они привезли ей новую одежку, белье… Села с ними и уехала.
— Куда? Они оставили точный адрес?
— В том-то и дело, что не оставили. В предписании сказано только: «В одну из подмосковных клиник Четвертого управления Минздрава». Непонятная история.
— Да уж, — согласился Павел. — Спасибо, что позвонили. Я постараюсь разобраться.
Он повесил трубку, поднялся и подошел к вешалке. Из кармана пальто он достал бумажник, а оттуда — сложенную вдвое бумажку с телефоном следователя. Если кто-то что-то понимал в этой ситуации, это только Валерий Михайлович Чернов.
Павел набирал его номер трижды, с интервалами минут в сорок. Трубку сняли лишь на четвертый раз.
— Городская прокуратура. Старший следователь Никитенко, — сказал незнакомый голос.
— Позовите, пожалуйста, следователя Чернова, Валерия Михайловича.
В трубке надолго замолчали. Потом голос подозрительно спросил:
— А вы, собственно, кто и по какому делу?
— Моя фамилия тоже Чернов. Я по делу жены, Черновой Татьяны Всеволодовны. Его ведет Валерий Михайлович.
— Валерий Михайлович ничего уже не ведет. Все его дела переданы мне. И никакого дела Черновой среди них нет.
— Но как же так? Может, называется по-другому? Ну, в общем, у нее в доме от передозировки наркотиков погибли двое, Зейналов и Крестовоздвиженская, а она…
— А-а, знаю такое дело. Оно закрыто.
— Как закрыто?
— Так и закрыто. За отсутствием состава. Их же никто насильно не колол, не убивал.
— Да, но…
— Вы хотите обжаловать наше решение?
— Нет, но хочу понять… Скажите, а куда делся Чернов?
На том конце опять замолчали. Павел подождал и добавил:
— Может быть, это тайна?
— Да какая там тайна! — с ожесточением ответил преемник Чернова. — Дурацкий случай, нелепый… Чистил Валерий Михайлович табельное оружие и случайно курок спустил. Завтра хороним…
— Простите, — сказал Павел и тихо повесил трубку. Больше звонить было некуда.
Глава шестая
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ
27 июня 1995
«Ладно», — подумал Люсьен и решительно направился к длинному столу, на котором во вполне приличном ассортименте были выставлены разные напитки и закуски. — Значит, все-таки сафари на динозавра. Охмуреж по высокому классу.
Он, не присаживаясь, выпил полстакана коньяку, потом сел и принялся закусывать, исподволь оглядывая зал.
Насколько в его теорию вписывалась вся обстановка этого просторного и шикарного номера, настолько же противоречило ей поведение участников мероприятия. Устроители надувательских презентаций не встречают гостей каменными рожами, не опаздывают к началу и явно не ограничиваются всего двумя приглашенными. И, кстати сказать, этот самый второй приглашенный, зевающий у окна над каким-то журналом, уж и вовсе ни в какие ворота! Мятая футболка, джинсы типа «ну, погоди», клочковатая седенькая борода… В прежнее время такие типажи частенько встречались по пивным, разглагольствуя с любым желающим о Мировой Душе и тому подобном. Сейчас то ли экземпляры такие повывелись, вымерев от некачественной водки, то ли пивные, став в большинстве своем заведениями почти элитарными, оказались им не по тощему до и советско-инженерскому карману… В общем, Люсьен таких давненько не видал, и тем более неожиданно было видеть подобного представителя человечества здесь, на фоне панорамы залива, в интерьерах, так сказать… Что-то тут все-таки не то. Ох, не то. Ну да ладно: есть-выпить имеется, а там посмотрим. И Люсьен еще разик приложился к коньяку.
