И опять в голове Павла Танин голос отчетливо произнес: «А вот это фиг тебе, Порфирий Петрович!»
— Мне не нравится ваш тон, — сказал Павел, поднялся и, не дочитав протокола, швырнул его на стол перед Черновым-следователем. — И этот обыск, проведенный без санкции прокурора, я считаю незаконным и буду жаловаться. Чего бы вы там ни нашли.
— А я не балерина, чтобы всем нравиться, — спокойно ответил Валерий Михайлович. — А что до законности обыска, то любой мало-мальски грамотный юрист объяснит вам, что при данной картине происшествия обыск в порядке дознания не только законен, но и обязателен… Кстати, до самого интересного вы не дочитали.
— Что там еще? — грубовато спросил Павел. — Тайничок-с, — совсем уже сливаясь с персонажем из Достоевского, проговорил следователь. — Небольшая такая нишечка, между настоящей и фальшивой задней стенкой шкафа. А в ней два пакетика. В одном героинчика чистого под двести грамм, в другом — денежки. Хорошие денежки, шестнадцать тысяч триста рублей и пятьсот американских долларов… Это вам как?
Павел побледнел.
— Но… Но она могла не знать…
— Хозяйка дома? Не смешите меня, Павел Дмитриевич. Тайничок хитрый, с пружинкой. Мы сами-то, честно говоря, случайно нашли. Кстати, ни у Зейналова, ни у Крестовоздвиженской ключиков от квартиры мы не отыскали, хотя осмотрели не только вещи, бывшие при них на момент смерти, но и их квартиру в Купчино, где, между прочим, они пребывали значительно чаще и дольше, чем на квартире Черновой… Вот еще чемодан с маковой соломкой, найденный под кроватью, мог попасть туда без ведома хозяйки, это я допустить готов, но тайничок? Конечно, говоря теоретически, его мог оборудовать, допустим, Ларин, который прожил там два с половиной месяца и имел свои ключи. Но, согласитесь, Иван Павлович не производит впечатления человека, способного на такое… художество.
— Да уж, — согласился Павел и добавил: — А что, вы начисто исключаете вариант, что это мог сделать я?
— Начисто.
— Что ж, — вздохнул Павел, — спасибо за доверие.
— Дело не в доверии. Просто в некоторых пазах клей не до конца просох. Эксперты определили возраст тайничка месяца в два максимум. А за эти два месяца вы этого сделать никак не могли.
— Не мог, — согласился Павел. — И все же я вам не верю.
— Не обязательно верить мне, — сказал следователь. — Вы фактам поверьте…. Впрочем, довольно на сегодня. Вот вам мой телефончик. Позвоните мне денька через три. А нет, так я и сам позвоню, не гордый. А пока — будем ждать.
— Будем, — сказал Павел. — Я все же хотел посмотреть на нее.
— А это как медицина скажет. Что, Семен Витальевич, разрешим?
— Разрешим в виде исключения. Халат только наденьте.
Павел послушно облачился в протянутый ему халат. Заведующий отделением вывел его в длинный серый коридор с множеством дверей.
— Это тут у вас палаты? — спросил Павел. — Нам в которую?
— Да что вы, голубчик? — удивился врач. — Здесь всякие службы, ординаторские, кладовые. Иначе у нас давно бы все больные разбежались. Не все тут такие… смирные, как ваша супруга.
— И все же, что с ней? — спросил Павел. — Я так и не могу понять, что произошло. Все хотел спросить у вас, да следователь этот мешал.
— Случай довольно банальный и в то же время удивительный, — сказал Семен Витальевич, открывая толстым ключом железную дверь в конце коридора. — Наш контингент, точнее, та его часть, которая предпочитает опиаты, использует те или иные производные морфина, зачастую самодельные или украденные из лечебных учреждений. Технологии и дозы устанавливаются, так сказать, эмпирически, и чаще всего летальный исход дают передозировки, примеси, инфекции, занесенные с иглой. В последнее время в город все чаще стал неизвестно откуда проникать чистый героин. Наши клиенты, разжившись этим зельем, вводят его себе привычными дозами, как морфин, забывая при этом, что героин в двадцать пять раз сильнее. Передозировки получаются бешеные, смертность в этих случаях стопроцентная. Но ваша жена — исключение из всех правил. У нее нечеловечески сильный организм. Эксперты исследовали остатки раствора, который они себе ввели, примерно определили дозировку. Каждая доза превышала смертельную как минимум в пятнадцать раз. Ну, допустим, в пять. Выжить после этого практически невозможно. Друзья вашей жены скончались минут через пятнадцать-двадцать после введения препарата. Она же впала в коматозное состояние и находится в нем четвертые или пятые сутки. Это само по себе поразительно, но еще поразительнее то, что происходит здесь, в реанимации. Через два часа после ее поступления мы отключили аппарат искусственного дыхания — за ненадобностью, перестали вводить кардиостимуляторы. Сегодняшний анализ крови просто поразительный — нам бы с вами такую кровь. Пульс ритмичный, наполненный пятьдесят шесть ударов в минуту, давление — сто двадцать на семьдесят. Ни малейших следов наличия в организме наркотика. Энцефалограмма приличная. Такое, понимаете, впечатление, что у нас лежит здоровый человек и не приходит в сознание только потому, что не хочет предпочитая отдыхать без ломок и неприятных разговоров — с врачами, со следователем. Про такие случаи я слышал, но своими глазами вижу впервые.
За время этого монолога они поднялись по лестнице облепленной вертикальными и горизонтальными металлическими сетками, миновали два поста с дюжими санитарами, вошли в еще одну железную дверь, которую Семен Витальевич вновь открыл толстым ключом, и оказались в коридоре, похожем на тот, из которого вышли, только здесь в начале был еще один «санитарный кордон» и сетчатая перегородка во всю стену, а в торце — окно, забранное в толстую решетку.
— Пришли, — сказал Семен Витальевич, отпирая тем же ключом одну из неразличимых дверей. — Интенсивная терапия.
В помещении, куда в сопровождении врача вошел Павел, стоял густой аптечный запах, вдоль стен лепились приборы с датчиками, что напомнило ему бункер на уральском полигоне, только здесь приборов было меньше и почти все они были отключены. Посередине одиноко стояла широкая кровать с белым жестким матрасом, а на ней, прикрытая лишь простынкой, лежала кажущаяся совсем маленькой Таня. На фоне разметавшейся по матрасу копны медных волос лицо ее казалось особенно бледным, но когда Павел подошел поближе, он заметил на щеках легкий румянец. И вообще, она была не бледна, а бела — той особой белизной, которая бывает только у рыжих. Просто Павел уже отвык от этой белоснежности. Рядом с Таней на стуле пристроилась медсестра, которая читала книжку и одновременно следила за капельницей. При виде заведующего медсестра встала.
— Ну как тут? — спросил Семен Витальевич.
— Нормально, — отозвалась медсестра. — Продолжаю вводить глюкозу и физраствор… Семен Витальевич, может, я пойду перекушу, а? С утра ведь ни на шаг. Стояние-то у больной устойчивое, надо только флаконы менять…
— Идите, идите, — рассеянно сказал заведующий и обратился к Павлу. — Делаем что можем. Остальное может сделать только сам организм. Лично у меня прогноз на этот случай самый оптимистический. Повторяю, организм у вашей жены фантастически сильный. Сознание может вернуться в любую минуту.
