Она полулежала, откинув далеко назад огненную голову и разведя руки в стороны. Рот ее был полуоткрыт, белейшие мелкие зубы ярко отсвечивали в свете люстры, глаза плотно прикрыты прозрачными веками. Она не раздулась, не посинела, как другие, а скорее ссохлась почти до неузнаваемости. Ее янтарная кожа была совершенно чиста, без единого трупного пятнышка, лишь по руке вдоль темно-синей вены бежала красная и зловещая пунктирная дорожка. Павел невольно оглянулся на стол. Между грязных чашек и блюдец с окурками стояла полупустая баночка из-под майонеза с чем-то мутным, похожим на взвесь зубного порошка. Эластичный бинт, шприц с иглой. Второй шприц лежал на полу, между столом и Таниным креслом. Павел со злобой раздавил его каблуком, еще раз посмотрел на Таню и тихо, на цыпочках вышел. Вернулся он с теплым мохнатым пледом, заботливо укутал Танину неподвижную фигуру.
— Вот так, вот так, — приговаривал он. — Холодно, а закрыть окно нельзя. Навоняли вы тут…
«Вот и все, — стучало в это время у него в голове. — Вот и все, что было… Ты как хочешь это назови… Танька, Танька…»
На руку его, державшую плед у Таниного подбородка, заметно повеяло теплом. Он замер. Нет, не показалось.
— Зеркало, бляди! — заорал Павел. — Есть в этом доме зеркало, маленькое, карманное?
Он помчался прочь из гостиной, ударившись по дороге об стул и грязно выругавшись. Стул упал прямо на труп мужчины. Павел перепрыгнул через него и ворвался в спальню.
— Что б тебя!
На трюмо лежало зеркальце. Павел схватил его и кинулся обратно в гостиную, в три прыжка пересек ее и дрожащими руками поднес зеркало к губам Тани. Поверхность стекла стала чуть матовой. Он обтер зеркальце рукавом и поднес еще раз. То же самое. Павел приложил пальцы к безжизненному запястью Тани. Ничего. Или есть… Не поймать…
Он побежал в прихожую, к телефону.
— Это жена, жена моя, поймите! — наскакивал Павел на крупного милиционера с погонами капитана.
— А я говорю вам, никуда вы сейчас не поедете! — отбивался капитан. — До чего свидетель нервный пошел, а? Вот осмотрим место происшествия, снимем с вас показания, протокол подпишете, тогда уже…
— Да понимаете вы, что такое жена? Ее же вынесут сейчас!
— А раз жена, так смотреть за ней лучше надо было! — прикрикнул капитан. — И вообще, с вами тоже надо разобраться. Не исключено, что придется вам проехать с нами.
— Брось ты, Петрович, — сказал второй милиционер, усатый и тоже в капитанских погонах. — Жмурики-то уже второй свежести. Подойди-ка на пару слов…
Он отвел первого капитана в уголок и что-то зашептал, показывая руками по сторонам.
— Вам, гражданин Чернов, смысла в больницу сейчас ехать нет никакого, — вкрадчиво сказал усатый, закончив переговоры с коллегой. — Вас туда и на порог не пустят. Не полагается категорически. А завтра с утречка позвоните вот по этому телефончику, спросите Семена Витальевича, завотделением, и вам в лучшем виде все расскажут, захотите — так и покажут. А сейчас вы здесь нужнее. Пойдемте-ка обратно в комнату. Понятые, тоже туда! Да вы не тряситесь, там проветрено, не так смердит.
— Я хоть до машины ее провожу, можно? — сказал присмиревший Павел.
Усатый подумал и сказал:
— До машины можно. И сразу обратно. Ее выносили, прикрыв казенным байковым одеялом поверх пледа, в который ее закутал Павел. Санитары несли носилки, а сбоку пристроилась медсестра, держа в высоко поднятой руке капельницу. Шланг капельницы прятался под одеяло. Павел пошел с другой стороны, держа Таню за желтую, сухую ладонь. Но на лестнице он отстал от носилок, иначе было не пройти. Он пристроился рядом с молодым, энергичного вида врачом.
— Скажите же, что с ней? Будет жить?.
Врач досадливо отмахнулся.
— Делаем все возможное, сами видите. Пока ничего определенного сказать нельзя. Завтра видно будет.
— Но все же? Есть надежда?
Врач остановился и зло посмотрел на Павла.
— Есть! — словно выплюнул он. — Если до сих пор не окочурилась, значит, откачаем как-нибудь!
Павел застыл, а врач засеменил по лестнице, догоняя носилки. Павел не бросился вслед за ним, а постоял, посмотрел, как Таню выносят из дверей подъезда, и поднялся наверх, тяжело переставляя ноги.
— Судьба, Павел Дмитриевич, судьба, — философически заметил Валерий Михайлович Чернов, следователь прокуратуры. — Второй раз в течение месяца сводит нас, и все по делам не шибко приятным…
— Я хочу видеть мою жену, — глухо сказал Павел, глядя на собственные ладони.
— Вот ответите на несколько вопросов, тогда и увидите. Верно, Семен Витальевич?
— Вообще-то в эти палаты мы посторонних не допускаем, но в виде исключения…
— Вот и прекрасно, — сказал Чернов-следователь и стал расстегивать портфель.
Разговор этот проходил в кабинете заведующего специальным наркологическим отделением больницы имени Скворцова-Степанова, что возле станции Удельная. Именно туда привезли по «скорой» Таню, именно туда, предварительно договорившись по телефону, отправился наутро Павел и именно там он, к полному своему удивлению, встретил однофамильца из прокуратуры.
— А вы, Павел Дмитриевич, цените, — продолжал следователь. — Чем тягать вас в управление, мотать нервы всякими там повестками, пропусками, мы являемся прямо туда куда и вы поспешили явиться.
— Спасибо, — скривив рот, ответил Павел. — Спрашивайте уж поскорее.
— Что ж, к делу так к делу… Согласно протоколу, составленному двенадцатого двенадцатого сего года на месте происшествия, вы опознали в погибших гражданина Зейналова и гражданку Крестовоздвиженскую. Так?
— Простите, не понял, — сказал Павел. — Какого еще Зейналова?
— Да вот же! — Следователь протянул Павлу две фотографии. С одной ослепительно улыбался красавец Якуб, с другой незряче пялилась омерзительная маска, карикатурный двойник того же лица — раздутое, пятнистое, мертвое.
— Да, это Якуб, — сказал Павел. — Фамилии не знаю.
— Зейналов Якуб Зейналович, тысяча девятьсот пятидесятого года рождения, уроженец города Дербента, азербайджанец, образование высшее купленное, две судимости, — поведал Павлу следователь.
— Я знал только, что он Якуб и что азербайджанец, про остальное слышу впервые, — сказал Павел.
— Хорошо. Итак, вы подтверждаете, что это Зейналов. Гражданку Крестовоздвиженскую Анджелу Наримановну смотреть будем?
— Нет, — сказал Павел. — Подтверждаю.
— Вы хорошо знали покойных?
— Почти не знал. Это были друзья жены. У нас с ней разные компании. Особенно последние полтора-два года.
— Значит, совсем не знали?
— Якуба я вообще видел один раз в жизни… точнее, два. Анджелу почаще, но ничего толком о ней не знал. Думал, что она — актриса.
