Книга Летописец. Книга перемен. День Ангела, страница 59. Автор книги Дмитрий Вересов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Летописец. Книга перемен. День Ангела»

Cтраница 59

Отрок Антуан Баду в тринадцать лет сбежал с папашиной кухни, вернее, был изгнан за попытку жонглировать фарфоровыми тарелками с голубой каемкой и с клеймом Кузнецова. Две разбитые тарелки переполнили чашу терпения монсеньора Ришара Баду, ресторатора и шефа в собственном ресторане, и он велел мальчишке-бездельнику, у которого один цирк на уме, убираться на все четыре стороны. Мальчишка-бездельник предпочел принять папашино повеление всерьез и убрался подальше от грязной посуды, нуждающихся в точке ножей, ведер с помоями, метров и метров картофельной кожуры и прочих радостей, которые выпадают на долю поваренка.

Перед ним не стояло вопроса, куда идти. Разумеется, в цирк. Жонглировать картофелинами он умел прекрасно, а также не без артистизма показывал карточные фокусы. Он был гибок, ловок и умел ходить на руках по перилам, а без цирка жить не мог. О чем и сообщил уборщику циркового зверинца. Уборщик в обход циркового начальства принял его в помощники за кормежку. Но наглый мальчишка почти все время проводил не в конюшне, а в грим-уборной Бима и Бома – белого грустного и рыжего веселого клоунов или крутился подле фокусника Николая Николаевича Кудрина, а на арене – Али ибн Рашида. От своего патрона, вооруженного вилами, он прятался в зрительных рядах, наблюдая за репетициями. Там его поймал за шкирку сам Чинизелли, и после скандального разбирательства, во время которого свидетелями защиты выступили клоуны и ибн Рашид, мальчишку, назвавшегося сиротой, отдали под опеку последнего. И Антуан, наряженный по-мусульмански, стал ассистировать фокуснику. Антоша чудом пережил голодные годы революции и Гражданской войны, а при нэпе начал выступать с собственным номером. Но в комментариях к фокусам он однажды, когда на представлении присутствовало первое в городе лицо, перегнул палку. Это самое лицо, правда, весело и демократично смеялось, но лицу объяснили, что в данных комментариях содержится некий подтекст, которого лучше бы не допускать. И в тридцать третьем году Антошу одним из первых упекли за контрреволюционную агитацию и выслали на Урал, где он и остался после трехлетнего пребывания в лагере и где, не высовываясь, под крылом у Ксении Филипповны, благополучно пережил самые страшные годы репрессий.

И вот теперь, после более чем тридцатилетнего отсутствия, он пришел в цирк, вернулся проведать родное гнездо. Он, в общем, понимал, что проникновение в зрительные ряды может вызвать затруднения, что билеты, как водится, распроданы задолго до представления, причем не через кассы, а путем распределения по разным достойным учреждениям. Поэтому он решил сначала оглядеться в вестибюле, где находились кассы и куда вход был никем и ничем не ограничен, и, если здесь ничего не выйдет, попытаться проникнуть через служебный вход. Так он и поступил: скромно вошел через главный вход и огляделся.

Обмануть билетершу нечего было и думать. Суровая, широкоплечая дама, причесанная а-ля маркиза, внимательно смотрела на билеты – не подсунут ли фальшивку. Суровая, широкоплечая, а-ля маркиза. Но очень добрая, хотя и злоязычная. Седая – надо же! – седая и с морщинами на щеках. Зизи Рошаль – Зиночка Шаронская! Смелая наездница и жонглерка. Ах, Зизи! Узнаешь ли ты Антуана Ангелини, Антошу Фокусника, милая подружка, добрый товарищ?

Зизи узнала, с первого взгляда узнала невысокого худого человека с хитроватыми глазками цвета недозревших оливок и седыми остатками некогда буйных вороных кудрей на голове.

– Ах! – воскликнула совсем молодым голосом Зизи. – Антоша! Ты, слава богу, вернулся наконец. А пораньше не мог? Мари Соломатина – помнишь акробаточку? – так рассчитывала выйти за тебя замуж, поросенок ты этакий!

– Так и не вышла? – осведомился Антоша, припадая к ручкам, сначала к левой, потом к правой.

– Что она, хуже всех? Вышла, разумеется. За Мартина Игнатовича нашего, за дирижера оркестра. У нее двое детей, совершенно бездарных наездников, и внук уже почти взрослый. Он сегодня Игорю Эмильевичу ассистирует.

– Зинуля, так Мартину Игнатовичу было под восемьдесят! Двое детей?!

– А кто сказал, что это его дети? Впрочем, он был убежден, что его. Не понимаю только, на каком основании. Старческий маразм – это дело такое, – покрутила ручкой в воздухе Зизи и пропустила очередного безбилетника. Уж сколько она их пропустила, пока беседовала с Антуаном Ришаровичем!

И вот тут-то к Зизи подошел Антошин знакомец Михаил Александрович, и подал ей четыре билета, и пропустил вперед себя прелестную женщину и двоих ребятишек. Ах, это была удача! Это был Случай! Это был повод для головокружительной импровизации. Только вот для какой импровизации?

– Я сейчас, Зинуля, – шепнул Антоша Фокусник и устремился вслед за вошедшими.

Он проследил, где расположилось семейство, и в голове у него стал складываться некий план.

– Зинуля, – сказал он, вернувшись к недоумевающей билетерше, – Зинуля, я, видишь ли, носитель некой тайны. Короче говоря, мне надо половчее передать послание только что прошедшему твой контроль зрителю. Вот как бы это сделать, а? Так, чтобы не я передал. Так, чтобы это вышло случайно. Есть какой-нибудь такой номер, где что-то раздают зрителям первого ряда?

– Ты по-прежнему авантюрист, Антуан Ангелини! – восхитилась Зизи. – Кстати, ничего сложного. Я поручу это внуку Мари. Он сделает так, чтобы твоего адресата сфотографировал Игорь Эмильевич, а в конверт с фотографией можно положить это твое «послание». Сейчас представление начнется. Идем, покажи-ка мне клиента. А тебе я принесу скамеечку.

– Я люблю тебя, несравненная Зизи, – только и сказал Антуан Ришарович, за что получил программкой по лбу и назван был «шалуном» и «пройдохой».

План благополучно осуществился, что было отпраздновано в комнатке Зизи, которая жила тут же, при цирке, отвоевав себе в свое время одну из гримуборных. А на следующий день Антуан Ришарович отбыл через Москву и через Свердловск в Среднехолмск с отчетом о командировке.

* * *

Михаил, чтобы прочесть таинственное послание без свидетелей, дождался, пока все заснут, и среди ночи вышел на кухню, общую с соседом-дворником, который, оставив после себя густой перегарно-табачный туман, удалился с очередной подзаборной мадам на свою половину.

Он присел к окну, под сень жирного алоэ, достал письмо из кармана пижамной куртки, взвесил его на ладони. Взвешивать особо было нечего, конверт был так тонок, что казался пустым, и Михаил, переборов неизвестно откуда взявшуюся нерешительность, оторвал справа сине-красный бордюрчик и вытряхнул на ладонь сложенный вчетверо листок, вырванный из ученической тетради в клетку. Развернул его и не без труда в волнении прочитал мелкий и не слишком разборчивый почерк, каким обыкновенно пишут врачи:

...

Уважаемый Михаил Александрович,

хочу выразить надежду, что Вы не забыли и не отреклись от Вашей матери Марии Всеволодовны, в девичестве Колобовой. Не сомневаюсь, что Вы будете счастливы, узнав, что она осталась жива и с честью выдержала все выпавшие на ее долю испытания. Вот уже почти тридцать лет она под чужим именем живет в городе Среднехолмске на самом севере Свердловской области, на границе с Республикой Коми.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация