Книга Летописец. Книга перемен. День Ангела, страница 55. Автор книги Дмитрий Вересов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Летописец. Книга перемен. День Ангела»

Cтраница 55

– Немного. Их иначе не расшевелишь. Но сейчас – обещаю! – никакого шантажа. Все в рамках закона. Разве что небольшой подкуп.

Последние слова были сказаны уже на площадке второго этажа, куда наконец добралась супружеская пара. Из комнаты доносились всхлипы, недовольное бурчание, Аврорины уговоры и укоряющий голос Михаила.

– Так я и думал, – кивнул Франц Оттович, – последнее китайское предупреждение. А потом будет самое последнее, а следом самое-самое… распоследнее. И мальчишки враги на всю жизнь. Кто так воспитывает?

Он распахнул дверь в детскую и проследовал на середину комнаты с величественным видом. Потом огляделся и строго уставился на мальчишек. В глазах его, однако, плясали веселые искорки.

– Ну и почему война? – спросил он. – Огласите причину конфликта полномочному представителю ООН.

Из последней фразы Вадик понял одно-единственное слово – «причина», тем не менее он ее огласил:

– Это же моя машина. Он же сам подарил. И не отдает. Сам играет и говорит, что я не умею. Я хотел тоже и. Ну. Вот, – замялся Вадик, боясь докатиться до ябеды – дедушка ябед не терпел.

– Шишка на голове у именинника, – виновато, стыдясь за сына, развел руками Михаил.

– Ага, – глубокомысленно промолвил академик. – А вторая сторона тоже понесла потери?

– Незначительные, – ответил Михаил за Олежку, у которого на щеке отпечатались следы зубов.

– Что скажет эксперт? – обернулся академик к Дануте Альбертовне.

– Не столь уж и незначительные, – важно кивнула та. – Полагаю, обе стороны вправе требовать компенсации.

– Разумно. Я поддерживаю мнение эксперта. Как насчет пирога с яблоками? Ах да! Весь сыр-бор из-за этого чуда техники, – сказал Франц Оттович, указывая на перевернутый самосвал. – Мне кажется, его использовали не по назначению. Как орудие покушения, не так ли?

Олежка покраснел до корней волос, опустил глаза и надулся, а Франц Оттович продолжал:

– Мне кажется, что эту замечательную машину можно использовать не только для перевозки строительного материала, кубиков там или еще чего, но и для транспортировки серьезной техники. Например, самолетов. Мне тут подарили модель бомбардировщика, а я самолетами не увлекаюсь. Может быть, вы увлекаетесь, юноша? – обратился он к Олежке. Тот быстро-быстро, не поднимая глаз, закивал. – Прекрасно! Сейчас авиация будет доставлена.

«Представитель ООН» вышел и быстро вернулся с обещанным бомбардировщиком в ладонь величиной и вручил вещицу Олежке, который ждал затаив дыхание. Конфликт был погашен, мальчишки по велению Франца Оттовича пожали друг другу руки. А потом выразили желание пить чай с вкусностями прямо в детской, не отходя от своих сокровищ.

* * *

Почти в самом центре стола возвышался хрустальный айсберг – ваза с розовыми хризантемами. Тонкий лед бокалов, казалось, истает, если их наполнить. Над вечными снегами скатерти от прибора к прибору плавно перемещались тяжелые льдины с разнообразными салатами и закусками. Крабы, рис и майонез, посыпанные вареным яичным желтком; благородно-багряный винегрет, украшенный ажуром петрушки; серебряная сельдь в изумрудной россыпи зеленого лука; бледно-янтарный дырчатый сыр, а поверх – драгоценность, игольчатая укропинка; пергаментно-прозрачные пластины палтуса; колбасная крупнолепестковая роза, распустившаяся на блюде, веселые помидорки в собственном соку, маринованные мелкопупырчатые огурчики и еще, и еще что-то. Сколько всего! А на горячее – картошка с телятиной. А к чаю – пироги и торт с кремовой клумбой, не столь съедобный, сколь красивый.

Обильно, просто и вкусно. Михаил объелся и был приятно удивлен. Он понятия не имел, чем питаются академики: может, нектаром и амброзией, а может, смесью невиданных деликатесов, скорее всего, несъедобных для обычного человека. Удивительно, что и прислуги не было. Дамы все готовили и все подавали сами. Позднее из разговора выяснилось, что прислуга как таковая все же существовала, но в городе, а на дачу семья приезжала отдыхать, в том числе и от прислуги.

Легкий, оживленный разговор, нечастые тосты, душистое тепло камина, мытье посуды и толкотня с бокалами на кухне, потому что никому не хотелось разбивать компанию, неудачная попытка потанцевать под проигрыватель, потому что не нашлось ничего более подходящего, чем пластинка Робертино Лоретти, и – незаметно подкрался вечер.

– Мне жаль, но нам, пожалуй, пора, – сказал Михаил, поблагодарив за чудесный праздник. – Пойду собирать Олежку.

– По-моему, – всполошилась Данута Альбертовна, – мальчишек уже давно не слышно. Считается, что если дети умолкли, то что-то такое задумали, что идет вразрез с представлениями взрослых о том, что можно и что нельзя.

– Посмотрим-ка, – забеспокоилась Аврора и понеслась наверх. Вслед за нею отправился и Михаил.

Но мальчишки ничего не задумали. Все, что могли, они уже совершили. Из стульев было построено нечто, что Михаил определил как корабль. Занавеска, вероятно, служила парусом, так как была сорвана и наверчена на швабру. Настольная лампа на гибком штативе – прожектор, установленный на носу корабля, светил в непроглядную даль, в окно. Диван выглядел Ноевым ковчегом, так как на нем сидели все звери из Вадькиных запасов, играть с которыми в последний год он считал ниже своего достоинства.

А эти двое крепко спали на ковре после трудов праведных. Спали в обнимку, словно перед тем, как заснуть, устраивали заговор – обнялись и шептались, чтобы никто не слышал, да так и заснули на полуслове. Олежка спал сосредоточенно и слегка сопел. Светлые волосы взлохмачены, как после мытья, один чулок отстегнулся и сполз из-под коротких штанишек донизу, второй – порван на коленке. У Вадика вид умиротворенный, черная челка, обычно откинутая назад, упала на лоб, ресницы бахромой закрывают половину щек, в кулаке зажат недоеденный кусок, рубашка задралась до тонкой шейки. Обе мордашки перемазаны по уши начинкой от пирога и соком съеденных апельсинов.

Родительскому умилению, разумеется, не было предела. И, вероятно, от умиления, из родительской солидарности, Михаил обнял Аврору за плечи, и она склонила голову к его груди и услышала, как неровно, замирая от волнения, бьется его сердце. Собственно, все было ясно. Требовался лишь соответствующий сценарию продолжительный и нежный поцелуй – кульминация эпизода, а потом обязательно должна была бы прозвучать финальная фраза, что-нибудь вроде: «Предлагаю вам руку и сердце», или «Дорогая, ты выйдешь за меня замуж?», или просто «Давай поскорее поженимся». Но пауза затягивалась, объятия становились теснее и теснее, а поцелуя все не получалось. Уже смешались волосы, уже кровь вскипела, и ток ее стал подобен току бурливой горной речки, срывающейся водопадами с высоких скал. Уже кончики пальцев стали чувствительны, как у слепца, в готовности изучать все изгибы, линии и поверхности чужого тела, уже пупырышки на языке готовы были дать оценку вкусу чужих губ, но дегустация так и не состоялась. Аврора выдохнула с тихим стоном, открыла глаза и прерывисто зашептала:

– Было бы жестоко. Будить их. Давай осторожно. Разденем и уложим. А тебе найдется место в гостиной.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация