Теряясь в догадках, Нил устремился вслед за ней.
Она лежала ничком поперек широкой софы в гостиной и заходилась в рыданиях.
Нил робко подсел рядом, тронул ее за плечо.
– Ну что ты, что ты, я не хотел…
Она сбросила его руку.
– Не смей прикасаться ко мне! Мерзавец! Предлагать мне деньги за любовь, как шлюхе! Как последней шлюхе!..
Этой ночью Нил превзошел себя, и под утро Доминик сменила гнев на милость:
– Так что ты там говорил про мою долю? Нет, лично мне от тебя ничего не надо, но надо же обеспечить будущее детишек…
Нил от удивления чуть сигарету не проглотил.
– Каких еще детишек? Ты мне ничего не говорила…
– Все-таки вы, мужчины, удивительно ненаблюдательный народ. Ты даже не заметил, что моя девочка, моя ненаглядная Жажулечка, ждет прибавления семейства.
Доминик схватила Жажа, нахально разлегшуюся между ними, и чмокнула в черный носик.
– Угу… – Нил дождался паузы в нежностях. – Ну что, Жажка, распутница этакая, опять нагуляла?
Ответом ему была ленивая собачья улыбка…
– Да, я что-то не вижу Жака, ты его отпустила в отпуск? – уже у машины вспомнил Нил.
– Ой, я же тебе не рассказала. После гибели Базиля. Он разбился на машине по дороге от нас в Париж. Говорят, отказали тормоза. Такое горе… Жак уволился сразу после этого трагического случая и уехал к племяннице в деревню. С тех пор ничего от него не было слышно. Вот, я совершенно одна осталась.
Доминик скорчила трагическое лицо. Но тут же бросилась к кустам, где Жажа, найдя что-то вкусное для себя, нахально грызла.
– Нельзя, брось немедленно эту гадость.
Доминик схватила покорную собаку, прижала к себе как ребенка и, целуя ее в хитрую мордочку, пошла прощаться с Нилом.
Ввели девушку. Она равнодушно посмотрела на Нила и покорно села напротив. Конечно, это была не Лиз. Общее в облике, безусловно, имелось, хотя ни рост, ни фигура не имели и приблизительного сходства с его любимой. Девушка была небольшого роста, худая, но не хрупкая. Некрасивые руки с короткими пальцами и грубоватые черты лица выдавали ее пролетарское происхождение. Лицо действительно было похоже, только оно, казалось, не было вылеплено до конца, будто черновой вариант скульптора, бросившего модель, не доведя ее до совершенства.
– Как ваше настоящее имя? – Сделанное открытие и обрадовало Нила, и огорчило. – Говорите правду, я не из полиции и не собираюсь вас закладывать.
– Да мне плевать, откуда ты, я все равно ничего не скажу.
Голос у нее был грубый и прокуренный, но акцент Нил услышал и сразу почему-то перешел на русский:
– Ты давно из России приехала?
Девушка побледнела и, секунду подумав, кивнула:
– Уже полгода.
– Где ты взяла ее документы? Учти, ты меня совсем не интересуешь, а вот настоящая Лиз – очень. Гарантирую, что чистосердечное признание спасет тебя на некоторое время, пока французы сами тебя не раскроют. Здешняя тюрьма – просто курорт по сравнению с нашими зонами, в книжках, наверное, читала? Так что выбирай сама.
– Закурить дай!
Девушка жадно затянулась предложенным «Голуазом» и, устремив взгляд куда-то в угол, заговорила:
– Это долгая история. Она сама отдала мне свой паспорт… Как-то мы зашли в театральный магазин и начали мерить парики. Когда я нацепила парик с точно такими же волосами, как у Лиз, наше сходство стало совсем очевидно. Вот я и решила, что можно попробовать съездить ненадолго, посмотреть Францию, Париж. Так-то фиг выпустят. Я с детства знаю язык, потому что мать преподом работает. А потом все так закрутилось… В общем, остальное ты знаешь, раз пришел сюда. А свой паспорт я Лизке отдала, чтобы менты не прикапывались и прочие. А где она, я не знаю, но должна быть в Питере. Она снимала у кого-то, а так все у нас тусовалась, в общаге да в «Сайгоне».
– Ну так зовут-то тебя как?
Нил терял терпение, в любую минуту ее могли увести.
– Да обыкновенно зовут. Света я, Сапунова. Кличка СС. В Питере меня хорошо знают центровые. Но ты обещал, смотри, не закладывай, может, еще выкручусь. А на зону на нашу все равно не пойду, лучше уж здесь остаться, у них и кладбища комфортные, пусть хоть так, но получу постоянное место жительства.
– Значит, слушай, Света, и внимательно. Французскому мама тебя выучила, а вот правду говорить – нет. Я сейчас тебя сдаю с головой следователю, а предыдущий наш договор аннулируется по причине дезы. У тебя две минуты на исправление. А о кладбище будешь на нарах мечтать, если тебя на лесоповале не потеряют. За то же вранье – это нигде не приветствуется.
– А почему ей все, а мне ничего? – хищно прошипела Света. – Мать с двумя языками каждую копейку экономила, а уж про тряпки и говорить нечего, на все только и копили. Они машины меняют, когда хотят, и жрут от пуза то, что мы и в Новый год не видывали. Она, добренькая такая, и покормит, и джинсики отдаст поношенные. Витаминчики дедуля подбрасывал и валютку, которую я сроду в руках-то не держала. К ней все липнут, как мухи на навоз. А чего ради? Да все за жвачку да за пакетик из «Тати». Готовы ей были зад лизать все подряд. Есть она не могла наши продукты, так ей прямо с поезда раз в неделю из Европы дедуля пересылал. А за что? Я тоже человек и имею право жить не как скот. А паспорт ей и не нужен, если что, и новый выпишет, им все можно.
Сжатые кулаки побелели, но Нил сдержал себя.
– Так, говори телефон и адрес, слово лишнее прибавишь, и конец тебе.
Нил медленно встал.
– Адрес не знаю, на взгляд только помню, где-то на Петроградке, а телефон скажу…
Нил вышел на улицу, заметив на углу кабачок, зашел, заказал кофе с коньяком. Народу почти не было. «Недоговаривает, сука, что-то важное недоговаривает…» Тревога прочно засела в нем, и только в России, только там он сможет во всем разобраться и найти Лиз. Надо ехать.
Прямо в лапы к Асурову и его начальничкам? То-то они его по головке погладят – и за проваленное задание, и за трехлетнее молчание. С другой стороны, если бы нужен был – нашли бы, он же ни от кого не скрывался; у той же мамочки, Ольги свет Владимировны, записан его американский адресок, стало быть, и Конторе он известен. За себя Нилу не было страшно, но вот отдавать гэбэшникам Лиз… Надо что-то придумать. И срочно…
* * *
– В корзину! – отчеканила Таня.
Дерек Уайт обиженно приподнял бровь. Соня Миллер прищурилась. Стив Дорки испуганно прикрыл рот рукой. В малом подземном конференц-зале Бьюфорт-Хаус воцарилась напряженная тишина.
– Мистер Уайт, боюсь, что мы впустую потратили время и деньги. Я расторгаю контракт. Деньги по неустойке будут вам перечислены в течение недели.
Уайт поджал губы, пробурчал: «Это несмыханно!» – и устремился из зала вон. Видно, очень хотел хлопнуть дверью, но та была снабжена пневматическим амортизатором, и хлопнуть не получилось. В отместку великий режиссер пнул ее уже из коридора и, судя по донесшимся оттуда ругательствам, ушиб ногу.
