– Ты спешишь? – спросил он.
– Да нет…
– Где ты живешь?
Я хотела сказать, что сейчас мне жить негде, но я скорее
откусила бы себе язык.
– Я живу не в Москве.
– А где же?
– На Майорке, – ответила я чистую правду.
– На Майорке? Ты что же, вообразила себя Жорж Санд? И кто
твой Шопен, интересно знать?
– Это не имеет значения, Глеб. Ну что ж, я рада, что ты
будешь играть эту роль…
– Ты ведь ее для меня и писала. Ах я дурак, не
сообразил, ведь Соболева была твоя мама, я и забыл, честно говоря. И еще эта
фразочка, насчет бабы на роликах, она ведь была в нашем дворе намалевана…
– Глеб, ты просто не мог предположить, что я способна
что-то написать. Я и сама не предполагала.
– Куда тебя отвезти? У меня полчаса есть.
– Если можно, довези до метро «Аэропорт», я хочу
повидать Ульяшу.
– Сашка, ты какая-то загадочная стала, красивая, я
просто заново в тебя влюбляюсь, кажется.
– Не советую!
– Почему?
– Безнадега, Глеб.
– Глупости, ты еще любишь меня. Это из пьесы явствует.
Мы подошли к машине, это все еще была та «девятка», которую
он купил, вернувшись из Италии.
Мы стояли около нее, а вокруг почему-то скапливались люди,
хотя чего удивляться? Глеб – такая заметная личность, но, как ни странно, эти
люди больше пялились на меня. Нет, у меня начинается мания величия. С чего бы
им на меня пялиться?
– Да она это, точно она! – воскликнула какая-то
девушка.
– Садись скорее! – буркнул Глеб и почти впихнул
меня в машину. – До чего обрыдли эти поклонницы…
– Быстро они тебе обрыдли.
– Сам удивляюсь, ведь когда-то мечтал об этом…
– Да ладно, Глеб, не кокетничай.
– Сашка, у тебя потрясающие духи. И вообще, ты меня
сегодня заново потрясла, как тогда, когда я тебя из лужи выудил… Давно это
было…
– В другой жизни.
– А ведь нам было хорошо вместе.
– Я долго в это верила. До последнего дня…
– Это что такое? – Он вдруг резко затормозил.
– Глеб!
– Это вот что такое? – каким-то обалдело-злым
голосом спросил он, указывая куда-то вверх. Я глянула и тоже обалдела. На
огромном рекламном щите красовался мой портрет – тот самый, из «Огонька».
А внизу было написано красивой вязью: «Я люблю тебя!»
– Господи помилуй! – Я даже перекрестилась с
перепугу.
– Что это значит?
– Понятия не имею!
– А твой богатенький хахаль неоригинален! Один идиот
уже такое проделал года три назад.
– Да нет у меня никакого хахаля! – ошеломленно
пробормотала я.
– А с кем же ты на Майорке обретаешься? С королем
Хуаном Карлосом? Он вряд ли поступил бы так безвкусно, слишком хорошо воспитан.
Вполне нуворишеская идея!
Я ничего не понимала, но разозлилась:
– Ты отвезешь меня к Уле или мне взять такси?
– Обещал, – значит, отвезу.
Пока мы добирались до метро «Аэропорт», моя физиономия
попалась нам еще три раза. Глеб просто кипел от злости.
– Это, наверное, Асламазян старается, –
предположил он. – Небось втюрился в тебя, вот и поставил на поток…
– Глеб, высади меня у метро, я куплю цветов…
– Как угодно, – холодно бросил Глеб. Он явно был в
бешенстве. Но поделом ему.
– Спасибо тебе, я очень рада, что ты будешь играть в
моей пьесе, правда рада, и давай останемся друзьями.
– Ну это вряд ли. Ладно, я поеду, мне пора, счастливо,
Саня, только зря ты меня сбрасываешь со счетов, зря…
И он уехал. Я купила букет потрясающих тюльпанов и подумала:
странно, что на Майорке цветы, пожалуй, хуже, чем в Москве, и выбор не такой
огромный… Видимо, на юге к цветам относятся менее трепетно. Я это заметила еще
в детстве, в Грузии.
Господи, а ведь в этом самом киоске мне покупал розы Алекс…
Неужели это он развесил по Москве мой портрет? Больше вроде некому. Или
какой-то ловкий бизнесмен решил использовать портрет для рекламы? Но ведь там
никакой рекламы нет. Там есть только – «Я люблю тебя!». Меня даже слегка
пошатывало от нахлынувших чувств и впечатлений. Я купила еще торт, шампанское и
побежала к Ульяше.
На звонок мне открыла Аза Львовна, которая вот уже много лет
ходила к Уле убирать квартиру.
– Сашенька, какими судьбами! – расплылась она в
улыбке.
– Здравствуйте, Аза Львовна, а Ули нет дома?
– Так уехала она.
– Уехала? Куда?
– Да вы проходите, проходите. Она во Франкфурт уехала,
в Германию, там выставка какая-то, и она участвует, говорит, это большой почет…
– Как хорошо, вот только жаль, что я с ней не
увиделась. А когда она вернется?
– Не сказала. Она, Саша, не одна поехала. Я вам по
секрету скажу, мужчина у ней завелся. Пожилой такой, но представительный.
Ульяна Михайловна наша расцвела прямо. И то сказать, интересная женщина, а
сколько лет одна…
Ай да Виктор Сигизмундович! Дай им бог!
Я отдала Азе Львовне цветы, конфеты и шампанское, куда мне с
ними деваться? И попросила разрешения позвонить.
– Да звоните, Саша, сколько надо, о чем разговор!
Я набрала номер Эмминого мобильника.
– Сашка? Где ты? Ты вообще в курсе, что в городе
творится? Вот псих, сколько денег выкинул, но с другой стороны – красиво!
– Ты о портретах, да?
– О чем же еще!
– Ты знала?
– Ничего не знала! Сама офигела просто!
– Но кто это?
– Саша, ты чего, опять о фонарь башкой стукнулась?
– Думаешь, это Алекс?
– Кто ж еще! Ну, Сашка, если ты его упустишь, я тебе
башку оторву! Подожди, меня тут по другому телефону спрашивают. Только не
отключайся! – Она что-то говорила кому-то, а я стояла в Улиной прихожей в
полной растерянности. В душе опять настраивались инструменты. Ведь если он на
всю Москву объявляет, что любит меня, значит… Значит, он меня любит! И вдруг
меня обдало жаром, я ощутила такую сумасшедшую радость жизни, что, не обращая
внимания на Азу Львовну, начала прыгать на месте.
– Сашка, ты где сейчас?
– На Черняховского, а что?
– Я за тобой через четверть часа заеду, говори номер
дома и спускайся вниз. Жди. Если будет задержка из-за пробок, все равно
дождись, у меня к тебе важное дело, очень важное! Пока!
