– Ты этого хочешь?
– Да, по-моему, это было бы круто!
– Значит, напишу, что за проблема. Нет, я еще лучше
сделаю!
– Что?
– Я посвящу свою первую пьесу тебе! И на программке
будет стоять: «Посвящается Евдокии Курлыкиной». Может, без тебя я бы и пьесу не
написала.
У девочки глаза полезли на лоб.
– Ты и вправду так напишешь?
– Конечно.
– Нет. Не надо, – твердо заявила она, немного
поразмыслив.
– Почему?
– Потому что люди будут говорить, что ты так к маме
подлизываешься.
– Мне плевать!
– А мне – нет! Я буду просто знать, что ты это мне
посвящаешь. И все.
– А если без фамилии, просто Дуне?
– Нет.
– Знаешь, Дуня, твоя мама не зря тобой гордится.
Но через десять дней мне улететь не удалось. За два дня до
отлета я катила на роликах по набережной, и вдруг дорогу мне перебежала
трехцветная, довольно-таки драная кошка. Я еще не успела сообразить хорошо это
или плохо, как со всего маху влетела мордой в фонарный столб. У меня в
буквальном смысле слова искры из глаз посыпались. Спасло меня только то, что на
голове была бейсболка с довольно длинным козырьком. Он несколько самортизировал
удар, но здоровенная шишка на лбу и фингал под глазом были мне обеспечены. А
хороша бы я была, если бы у меня не сломались темные очки!
Именно потому я и напялила Дунину бейсболку.
Было больно и обидно, просто до слез.
Вера Ивановна при виде меня побледнела.
– Саша, какой ужас! Что с вами случилось?
– Да въехала в фонарный столб и заработала фонарь!
– И вы еще острите! Надо что-то делать!
– В Москве я лечила мужу синяки мазью «Арника», а тут…
И как с такой рожей в Москву лететь? – чуть не плакала я.
– Надо отменить полет! У вас может быть сотрясение
мозга!
– Нет никакого сотрясения, меня же не тошнит.
– Вы уверены?
– Конечно. А вот шишка вспухла, черт бы ее драл.
Она прикладывала мне к шишке тряпочку со льдом, чем-то
мазала синяк, словом, хлопала надо мной крыльями.
Дуня позвонила в аэропорт – поменять билет, а потом потащила
меня в аптеку, где работал Габриэль.
Его там еще не было, но его мама, удивительно славная
женщина, дала нам какие-то примочки, ощупала мою голову и пообещала, что дней
через пять все пройдет. Но описать, в какую ярость впала Эмма, у меня не
хватает слов.
– Ты что, ребенок? Не соображаешь ничего? Я всегда
знала, что это плохо кончится! На роликах ей вздумалось кататься, а под ноги
смотреть не надо? Да через неделю уже репетиции начинаются! Ты тут нужна, к
тебе вопросы есть, а ты там с битой мордой… Очень больно было? Ладно, лечись с
утра до ночи. Все, пока. Про ролики забудь и Дуньке заодно запрети! А то, не
дай бог, тоже морду расшибет. А ей еще замуж выходить. Все!
И она в сердцах швырнула трубку.
– Мама на тебя орала? – поинтересовалась Дуня.
– Как резаная.
– Знаешь почему?
– Ну?
– Потому что она тебя любит. Я еще совсем маленькая
была, как коленку ушибу или палец порежу, мама сразу вопить начинала…
– Я так и поняла.
– И не обиделась на нее?
– На что ж обижаться, если мама кругом права. Это все
из-за кошки…
– Какого цвета кошка?
– Трехцветная.
– Это точно к счастью.
– Да ну – к счастью, к несчастью, не знаю, но новый
этап в моей жизни начинается, это точно.
И я рассказала ей о своих встречах с кошками.
– Значит, белую кошку ты выбросила? А черная у тебя на
столе стоит. Надо ее тоже выкинуть! Я тебе подарю трехцветную, тут такие
миленькие продаются, из меха, видела?
– Черную жалко выкидывать…
– Из-за того мужика, да?
Мне было немного страшно, чем-то меня встретит Москва, это
мой родной город, который я всегда любила и где у меня нет своего угла. Правда,
Эмма сообщила, что уже сняла для меня квартирку. А кого мне хочется видеть из
моей прошлой жизни? Пожалуй, только Ульяшу. Выходит, я очень одинока. Но на
Майорке совершенно от этого не страдала, а как будет в Москве? Интересно, я
когда-нибудь еще увижу Алекса? Вряд ли. Ну и бог с ним. А хочу ли я видеть
Глеба? Тоже не знаю. Конечно, на роль Тараса взяли совсем другого актера,
Николая Мешкова, очень модного и популярного, но далеко не такого красивого.
Впрочем, этот актер настолько талантлив, что сойдет на сцене за любого
красавца. А Паладьев отказался играть по состоянию здоровья, ему предстоит
какая-то операция. Ну ничего, это все мелочи, главное, что пьесу ставят!
Встречала меня Эмма.
– Сашка, ну слава богу, я уж боялась, что ты начнешь
колбаситься по Барселоне и ногу сломаешь.
– Да ладно тебе, один раз человек упал, а ты из меня
невесть что делаешь. Между прочим, я второй роман закончила.
– Ну ты даешь! А пьесу?
– Нет, пока еще нет. Я бы закончила, но как Лобов мне
прислал письмо, у меня крыша съехала. Только на правку меня и хватило.
– Сашка, завтра повезу тебя в театр знакомить с
Лобовым. Шмоток накупила?
– Конечно! Меня Дуняшка отвезла в один магазинчик в
Аренале, я там много чего купила.
– Знаю эту лавочку. Не высший класс, но вещички там по
крайней мере оригинальные. Сейчас едем ко мне, у меня переночуешь, а утром в
театр.
Квартира у Эммы была роскошная, хотя довольно безвкусная.
– Располагайся, у меня там ужин готов, посидим с тобой,
выпьем, хочу тебе многое сказать. Иди умойся с дороги, ну там хочешь – душ,
хочешь – в джакузи лезь, хорошая штука с устатку, можно в кайф поколбаситься.
Когда я вышла из ванной, мы сели на кухне, поели, выпили,
потом Эмма вдруг заявила:
– Сашка, мне чего-то так интересно показалось театром
заниматься. В жизни ничего интереснее не делала. И народ такой. Мне нравится.
Если дело пойдет, займусь этим вплотную. А ты мне будешь помогать.
– Помогать? Чем?
– Как – чем? Советом. Ты ж в этом деле больше меня
понимаешь, кто вправду талантливый, кто так, на фу-фу вылезает, у тебя опыт
есть, соображалка работает. Ты за артистом столько лет замужем была, сама на
театроведа училась. Поможешь подруге?
– Ну я не знаю… Нет, это все-таки не мое дело. А если
ты от моих советов в трубу вылетишь? Я тот еще коммерсант.
