– Разумеется, согласна. Только, пожалуйста, говори мне
«ты», и не надо имени-отчества, лучше просто «бабушка».
– Хорошо, я попробую, но, наверное, сразу у меня не
получится.
– Сашенька, а ты не могла бы завтра в это же время
прийти опять сюда, мне не хочется ни одного дня терять… Теперь, когда я обрела
тебя…
– Я приду! Я обязательно приду! – горячо заверила
я. – А сейчас, наверное, уже побегу… вы устали, и я тоже, честно говоря,
столько волнений, вам надо отдохнуть…
– Действительно, столько волнений. Но должна сказать,
Саша, впервые после смерти Вени я чувствую себя почти счастливой.
Мы нежно обнялись на прощание, и я ушла. Меня трясло и
колотило. Мне отчего-то было страшно, словно я подошла к какому-то рубежу… На
Арбате было шумно и оживленно, а мне хотелось тишины и покоя. Но, представив
себе, что буду до глубокой ночи сидеть дома одна, я заколебалась, ехать ли
домой. Нет, я поеду сейчас к Ульяше. Ульяша – моя старшая подруга. Она живет
одна, и к ней вполне можно заявиться без звонка. Ульяша была подругой мамы, а
теперь стала моей… Она одинокая интеллигентная женщина, немного, может быть,
странная, но добрая, умная и меня обожает, как, впрочем, и я ее. Кстати, она
ведь может знать о том, что мой настоящий отец – этот Веня…
– Александра, что за пожар? – воскликнула она,
открыв мне дверь. – Твой красавец наставил тебе рога?
– Уля, а разве женщинам наставляют рога? – не
придумала я ничего умнее.
– Ага, значит, ты ему рога наставила? Давно пора! Твоя
верность набивает оскомину. Сашка, что за дела? Ты почему такая зеленая? –
вдруг сменила тон Ульяша.
– Уля, ты знаешь, кто такой Вениамин Демшицкий?
– Опаньки!
– Так знаешь или не знаешь?
– Знала когда-то такого. Он был диссидент, красивый
малый, кажется, математик. А что?
– Это все, что ты о нем знаешь?
– Сашка, что ты придуриваешься?
– Нет, это ты придуриваешься! Ты знаешь, кем он мне
приходится?
– Опаньки!
– Да что ты заладила «опаньки» да «опаньки»?
– Ну я не знаю, что и сказать…
– Скажи как есть, я все равно уже в курсе.
– Откуда?
– От верблюда!
– Александра, ты что себе позволяешь? Я тебе в матери
гожусь!
– Прости.
– Ладно уж, прощаю, не хотела говорить, но раз ты в
курсе… Слушай, если ты уже все знаешь, то за каким чертом тебе мой ответ? Но
хотела бы я услышать, какая тварь тебе проболталась?
– Не тварь, а бабушка.
– Какая еще бабушка? – вытаращила глаза Ульяша.
– Моя бабушка, мать Демшицкого.
– Опаньки!
– Уля! – завопила я.
– Ах да, прости. Откуда взялась вдруг эта бабушка?
– Из Израиля. Приехала со мной познакомиться, и я
сейчас у нее была. Это как гром среди ясного неба, я чего угодно ожидала, когда
шла к ней, но только не этого…
– Воображаю! Ну и как ты отнеслась?
– Я в смятении, если честно. Понимаешь, я ведь все
равно всегда буду считать отцом папу, моего папу… И вдруг еще какой-то отец. Я
думала, это только в кино бывает…
– Кино – штука довольно приближенная к жизни, должна
тебе заметить, особенно мелодрамы. Когда-то в юности я тоже вдруг узнала, что
мой отец не мой отец, а узнав, поделилась с одной подругой, так оказалось, что
у нее такая же история.
– Обалдеть!
– Ах, Сашка, в этой жизни обалдевать приходится
довольно часто. Ну и что от тебя хочет эта бабушка? Любви, что ли?
– Ну вроде да…
– А больше ничего?
– А чего можно от меня хотеть? Что у меня есть? Блоха в
кармане?
– И Глеб на аркане! – захохотала Уля. – Между
прочим, это может вскоре оказаться некоторой ценностью, Я вчера была в одном
доме, так там две юницы просто подыхали от восторга по поводу господина
Ордынцева. Он, дескать, самый красивый мужик в Москве и Московской области,
едва не загубленный талант и безусловно восходящая звезда!
– Правда? – обрадовалась я.
– Чего ты ликуешь? Это ни к чему хорошему не
приведет, – горестно покачала головой Ульяша. – Впрочем, черт с ним,
расскажи лучше про бабку. Кстати, а Демшицкий сам побоялся приехать?
– Он умер.
– Ох ты господи, я не знала. А старушка решила найти
внучку… Что ж, логично.
– Она хочет, чтобы я поехала к ней, она там покажет меня
врачам, чтобы я могла родить.
– Опаньки! Круто берется. Между прочим, ты пока и нашим
врачам не показывалась. Могла бы уж давно… Хотя что бы вы ели, если б ты не
работала? Но сейчас, конечно, все меняется. Похоже, твой Глебчик и вправду в
звезды выбивается… Ох, Сашка, тебе будет трудно.
– А когда мне было легко? – пожала я
плечами. – Даже если у Глебки голова закружится от успехов, я сумею ему
все объяснить, он же умный и меня любит, ты ведь знаешь.
– Знать-то я знаю, но… Впрочем, чего раньше времени
каркать. Ты его с бабкой знакомить собираешься?
– А как же!
– Сашка, вот тут я не уверена…
– Что ты хочешь сказать? – удивилась я.
– Принимая во внимание характер твоей свекрови…
– При чем тут свекровь?
– Ведь она тоже узнает о бабке, правда?
– Ну и что? Это не позор.
– На твой взгляд. И на мой тоже, но за эту особу я не
поручусь.
– Да ей-то что за дело?
– Ну, во-первых, она, по моим наблюдениям, не чужда
антисемитизма, это раз, во-вторых, жуткая ханжа.
– Уля, мне на нее наплевать с высокого дерева!
– Что ж, наплевать так наплевать.
– Как ты себе это представляешь? У меня появилась
бабушка, совершенно очаровательная старушка, которой я нужна, и я скрою ее от
мужа, так? На что это похоже?
– Ты когда собираешься их знакомить?
– В субботу! А в пятницу поведу ее на «Сирано». Слушай,
ты тоже приходи к нам в субботу, обязательно! Я тебя с ней познакомлю!
– Думаешь, это удобно?
– А что ж тут неудобного? Она хочет познакомиться с
моими близкими, а ты не близкая, что ли?
– И Светика позовешь?
– Ни за что! Не желаю ее постную рожу видеть. Она-то
мне не близкий человек, правда? Да и Глеб не любит, когда она с гостями… вечно
что-нибудь ляпнет… Так ты придешь?
– Дурацкий вопрос, конечно, приду. Мне очень интересно.
Только, Сашка, скажи, когда ты с ней теперь увидишься, с бабкой новоявленной?
