– Один говорил, надо сходить за жратвой, пока они здесь. Здесь где-то близко что-то есть.
– Откуда ты знаешь? – буркнул Борян.
– Мы подслушали разговор двоих. Они недовольны. Один говорил, что лучше бы его подстрелили, тогда можно отдохнуть.
– В жизни так не будет!
– Ты думаешь, я не понимаю?!
Конфликт закончился, толком и не начавшись.
– Здесь нельзя оставаться. Надо идти. Я думаю, что за нами следят.
– Духи?
– Нет, БПЛА. Они сообщают, где мы, чтобы духи могли нас найти и постоянно гоняли нас.
– И какая это тогда честная игра? – спросил Санек Ижевский, держа в обнимку короткий карабин Драгунова.
– В жизни честной игры не бывает, – сказал Сашка, – уходим?
– Как? – спросил Борян изрядно поредевший отряд.
– Уходим… уходим…
Они поднялись выше, перевалили через гребень. И с гребня увидели едва мерцающий свет за следующим гребнем…
Трехкратная оптика тактической лупы
[39]
, которую можно использовать и как монокуляр, конечно, не позволяла рассмотреть все, что нужно, но и того, что было видно, было достаточно. Морские контейнеры, по самую крышу вкопанные в землю, армированные мешки, защищающие караульные посты, выложенные из камней толстые стенки периметра – шириной они как дувал, это позаимствовали у афганцев – РПГ не пробьет. Лагерь, или, как британцы называли, передовой аутпост, совершенно обычный на земле Афганистана, только каким-то чудом перенесенный сюда.
Сашка рассматривал лагерь, и что-то ему не нравилось. Что-то было не то. Может быть, не поставили выносных постов? Не могли ведь не понимать, что, если не поставить – каждый день будут обстрелы. Решили, что так сойдет, не война? Ой ли? До сих пор драли их конкретно, по-взрослому. Без шуток.
Почему так тихо? Почему все так аккуратно? Почему не заметно кострищ? Не может быть, чтобы муджи жили без жареного мяса…
Да и дымом не пахнет…
Он пополз назад, за гребень. Кроме него, наблюдателем вызвался быть Сашка Ижевский, он был где-то слева.
– Ну? – Борян явно нервничал.
– Лагерь. Человек на сто. Типовой, наш. Один въезд, три поста.
– Сколько человек?
– Я видел семерых…
– Вооружены?
– Да, все как положено.
– А наши?
– А хрен знает, где они… В лагере не меньше двадцати помещений, где они могут быть. Это если…
– Тихо! – сказал Мага.
Все замерли.
– Что?
– Нет… ничего.
– Что? – переспросил и Сашка. Они все знали правила: если тебя что-то беспокоит, надо сказать. Чутье – на самом деле продолжение опыта, и часто оно может спасти от большой беды. Казаться может не тебе одному.
– Как машина на дороге… Ничего.
Дорогу, насколько можно, проверили ночной оптикой. Ничего.
– Мысли?
– Попробовать просочиться внутрь.
– И чего ты добьешься? Ты же не знаешь. где наши. Будешь все двери подряд пинать?
– Надо взять часового, – сказал Мага, – он не может не знать.
– Он не скажет, – заявил Борян.
– По условиям учений, захваченный в плен обязан отвечать.
– Это не учения, – мрачно сказал Санек из Ижевска, – уже нет.
– Еще мысли…
– Понаблюдать…
– Над нами беспилотники, вы что, не поняли? Они не оставят нас в покое!
– Тогда надо атаковать! – решил Борян. – И прямо сейчас. Ты и ты – возьмете часового. Только тихо.
– А я? – спросил Сашка.
– Прикроешь нас на шесть. Обеспечишь отход, если потребуется…
Это было что-то вроде мести. Но он не мог не выполнить отданный приказ. Борян поднялся на ноги.
– Спасибо за патроны, пацаны…
Для Маги, горца и сына охотника, труда снять часового что живым, что мертвым – проблемы не составило. Именно этим занимались поколения его предков, в набегах оттачивая свое искусство, пока казаки не положили этому конец. Он смотал с пояса веревку… каждый, кто служил в Афганистане, носил под ремнем или вместо ремня несколько метров прочной, способной выдержать вес человека веревки. Свернул из нее лассо – им на Кавказе ловили что скотину, что рабов… когда не было казаков. Подобрался поближе…
«Язык» оказался сговорчивым. Молодой, толком и борода-то не проросла. Видимо, оставили на посту самого младшего, а сами ушли в горы…
– Пашто поежи? – спросил Мага, играя парашютной стропой в пальцах. В его руках она моментально сворачивалась удавкой.
– А! А! Пашто поегам…
– Ном шома чист, бача…
– Зарран! Зарран!
Странное имя. Впрочем, у пуштунов имена странные, сильно отличающиеся от арабских. Происхождение некоторых и сами пуштуны объяснить не могут…
– Тише… Говори тише.
– А. А… – закивал часовой.
– Кто твой амир?
– Забибулла – хан! Это он!
– Как он выглядит?
Зарран наскоро описал амира. Получалось – тот самый, который говорил, что получит деньги и пойдет резать русских. И еще…
Неважно, в общем.
– Зарран… тебя ведь так зовут?
– Да… да…
– У нас к твоему эмиру кровь. Бадал. Понимаешь?
Пуштун закивал.
– К нему, но не к тебе. К тебе у нас нет крови. Помоги нам.
Мага знал, что пуштун сейчас соврет. Он не сможет помочь чужакам против соплеменника. Если он так сделает, он станет бинанга, изгоем…
– У вас тут сидят наши соплеменники. Верно?
Пуштун с сомнением посмотрел на кавказца, но все-таки кивнул.
– То, что они в плену, есть позор для нас. Помоги нам, скажи, где они, и мы сможем начать переговоры о мире без позора, висящего на нас.
Надо было знать пуштунов, чтобы так разговаривать. Чтобы добиваться малыми группами больших результатов, чтобы сражаться не с племенами, не с лашкар – племенными армиями, или тсалвешти – племенной милицией, а бороться за благосклонность племен с пришлыми боевиками и проповедниками. Но именно для этого полковник Тимофеев создавал их отряд. Быть своими – среди своих. Быть в горах как рыба в воде…
