Она и правда сместилась на сто лет!
Невероятно. Но зато стало ясно, почему так изменился Кок.
Закружилась голова, Марина схватилась за ближайший столик, рискуя опрокинуть узорные чашки. Кто-то подал ей руку, спросил, не нужна ли помощь. Она помотала головой. Прошлась вдоль посудного ряда, вышла на небольшую квадратную площадку, по которой разгуливали куры и петухи всевозможных мастей и размеров, прислонилась к деревянному столбу. Реальность плыла, перед глазами плясали красно-чёрные пятна. Она зажмурилась.
Невозможно. Как бы там ни было, Марина Гамильтон до конца не верила, что действительно перенеслась сквозь время. Наукоград, Николай, сын, Огней – все они остались в прошлом? И она больше никого из них не увидит? Даже на могилу отца и Дина не сможет сходить.
Впрочем, возможно, не всё потеряно. Если она сумела переместиться на сто лет вперёд, то почему бы однажды не вернуться назад?
Марина глубоко вздохнула. Мир вернул себе прежнюю чёткость.
– Привет, дорогая! – пропищало за спиной.
Марина вздрогнула, узнав голос Алинии. Но, к счастью, та обращалась не к ней, а к долговязой нескладной барышне в симпатичном полосато-зелёном платье, которая стояла у клеток с кроликами и упорно совала тем вялый капустный лист. Марина осмотрелась. Похоже, она вышла в самый конец рынка – за клетками с домашней живностью высился каменный забор, украшенный народной живописью, а за ним начиналось поле.
– Ты сегодня ужасно выглядишь, Пэтти. Это платье, понимаешь, тебя полнит.
– Спасибо, дорогая. У меня зеркало разбилось. Арсен-стеклодув обещал новое, но ты же знаешь его – семь желаний на минуту. Пять раз договаривались, и каждый раз он переносил встречу. «Извини, но мне вдруг захотелось на гон-бол», «Прости, я внезапно понял, что пора поплавать», «Ой, у меня сегодня возникло желание раздать остатки мясного салата неработающим». И так далее.
Пэтти вздохнула. Алиния её не слушала, размышляла о чём-то своём. Потом задумчиво произнесла:
– А ты знаешь, что в древности разбитое зеркало считалось плохой приметой? Когда это случилось?
– Неделю назад.
Алиния хмыкнула, поджала губы.
– Странно, что с тобой ещё не произошло никакой беды. Кроме ужасного платья. Но ты, знаешь-понимаешь, будь осторожна. Примета о зеркалах, понимаешь ли, не шутка.
– Буду. А ты как? Что у тебя нового?
– Меня уволили из цветочного магазина. Сами говорили, что им нужен коммуникабельный и честный продавец. А потом…
– Что на этот раз ты сказала боссу?
– То же, что и всегда. Правду. Мне неприятен запах его пота, не спасают даже розы с хризадеями. В общем, я попросила не подходить ко мне ближе чем на два метра. – Алиния вздохнула. – Знаешь, мне кажется, все начальники немножко с отклонениями. Они не хотят, чтобы им говорили правду.
Марина не смогла сдержать смех, и Алиния её наконец заметила.
– О! Мамарина! Пэтти, я тебе про неё рассказывала – гостья Руслашки. Сначала Ярку притащил, теперь эту.
«Эта» громко фыркнула и вышла из-за колонны.
– А ещё она очень весёлая. Каждый раз, когда её вижу, смеётся.
Алиния сегодня превзошла себя в вертлявости: без конца размахивала руками, раскачивалась из стороны в сторону, подпрыгивала. Казалось, её дёргают за невидимые ниточки.
– Знаешь, что я тебе скажу? – повернулась она к Марине. – Если женщина хочет любви мужчины, она должна её получить. А вы с Ярославой, понимаешь, поступаете неправильно.
– А вот что я тебе скажу, – улыбнулась Марина. – Если учитывать потребности каждого, значит, вы должны подумать и о желаниях Ярославы. Да и о Руслановых тоже. И ещё одно. Ты считаешь, что вправе высказывать начальнику правду о нём. А он, возможно, хочет увидеть уважение к себе. И уж конечно, нельзя отказать ему в удовольствии уволить неугодного сотрудника!
– Ты как-то странно рассуждаешь, – скривилась шатенка и отвернулась к подруге, которая всё это время молча моргала. – Пойдём отсюда.
– И кстати, Пэтти! – закричала Марина им вслед. – Ты выглядишь чудесно, тебе к лицу зелёный, а примета о зеркалах – полная чушь!
– Ты чего кричишь? – Ярослава тронула её за плечо.
– Да так. Встретила Алинию, захотелось сказать ей пару слов.
– А. Захотелось.
– Ярослава, объясни мне. У вас здесь можно делать всё, что вздумается. Но если, к примеру… к примеру, один человек захочет ударить другого, как быть?
– Ну… Можно убежать.
– Это не выход! И это как-то нелепо.
– Ты сейчас говоришь о поэте?
– Нет, я гипотетически. А какой…
Марина проследила за взглядом Ярославы. За торговыми рядами у забора вдруг откуда-то возник здоровенный детина, он волоком тащил давешнего бородатого поэта, затем бросил его на землю, заколотил ногами и завопил: «Я не хочу тебя слушать! Я не хочу про грязную майку! Я не хочу тебя слушать!». Рифмоплёт вяло отбивался, было видно, что силы его на исходе.
– Он убьёт его!
Марина бросилась к дерущимся, на бегу схватила за руку двух молодых рослых парней.
– Помогите! Помогите ему!
– Кому?
– Вы что, не видите? Человека убивают!
– Видим, – сказал один, из подмышки у него хрюкнул поросёнок. – Просто не хотим вмешиваться.
– Да. Не хотим, – подтвердил второй.
И неожиданно спросил:
– Пообедаешь с нами?
– Но… – Марина потеряла дар речи. – Что вы за люди?
– Подожди, глупая. – Ярослава догнала её, оттащила от изумлённых парней. – Что ты творишь? Если человек не хочет чего-то делать, он этого делать не должен. Поняла?
– Даже если его нежелание будет стоить кому-то жизни?
– Увы!
– Но я хочу помочь!
Она схватила бесхозный деревянный табурет, подбежала к забору и изо всех сил ударила детину по спине. Табурет рассыпался, детина пошатнулся. Оглянулся: кто посмел его потревожить? И мрачно двинулся на Марину.
– Стой! – закричала Ярослава. – Всё, пошалил и хватит, убирайся отсюда. Ты что, не видишь, кто я? Я помощник куратора.
Детина не слушал. Молча надвигался на женщин, облизываясь и потирая кулаки. Прохожие смотрели на сцену равнодушно, некоторые – заинтересованно, но издалека.
– Яра-а, – прошептала Марина, – может, пора убегать?
– Подожди. Мы с Русланом неприкосновенны, – прорычала она. – Иди. Домой!
Детина схватил её за волосы. Ярослава завизжала, Марина бросилась на выручку, повисла на руке психопата, взывая о помощи, понимая, что, скорее всего, её не дождётся. Но она ошиблась. Буян вдруг выпустил Ярославу и рухнул на землю – за ним, пошатываясь, стоял очухавшийся поэт с дубинкой в руках.
