Однако сегодня это достоинство дома оборачивалось недостатком. Мартина видеть не хотелось, отвечать на расспросы о подробностях первого дня операции, о настроении ловцов – и подавно. Доложил, что всё идёт согласно плану, и довольно. Но нет. Старший куратор наверняка заглянет на огонёк по-соседски. И даже не столько спрашивать станет, сколько «морально поддерживать». Потому сразу от проходной Огней набрал номер брата.
– Привет! Ты дома?
– Привет, братик. Дома, где же мне ещё быть? Лаборатория наша закрыта, всю документацию по трансформам Бруту ещё на прошлой неделе сдал. Так что теперь я, можно сказать, на пенсии.
– А на постой примешь?
– Всегда пожалуйста. Твоя комната свободна, сам знаешь.
Николай встречал его на кухне.
– Извини, праздничный стол не накрыл. Но коктейлем угощу. Мохито будешь?
– Что? А ты… тебе не тяжело?
Николай рассмеялся.
– Ага! Ты же ещё не видел. Вот и повод похвастаться. Алле-оп!
Моторчик коляски зажужжал, она развернулась… и Огнею захотелось ущипнуть себя за ухо. У брата было две левые руки! Одна безвольно лежала на коленях, а вторая протягивала Огнею стакан с напитком.
– Ну как? Управляется напрямую нервными импульсами.
Огней осторожно принял напиток. Не удержавшись, потрогал пальцы протеза.
– Здорово. Сам сконструировал?
– Почти. Разработка моя, а в металл и пластик воплотить помог Рой Виен. Знаешь такого? Старшим инженером в лаборатории Гамильтона работал. Золотые руки.
– Угу. Гамильтон под себя всех лучших специалистов Наукограда подмял. Гений, мать его.
Огней опустился на стоящий у стола диванчик, привычно сдвинулся в самый угол. В детстве здесь было его место. И диванчик, и стол, и вся обстановка в кухне оставались прежними. После смерти отца мама ничего не меняла, а уж Николай – тем более. Разве что проходы сделал шире, чтобы коляска могла проезжать без помех.
Брат подъехал к столу, поставил свой стакан с мохито.
– Чем Гамильтон тебе так насолил?
– Ещё спрашиваешь! А кто всё это устроил? Кто миллиарды людей угробил? Даже дочь родную.
– Прекрати. В чём в чём, а в гибели Марины Ирвинг не виновен.
– Не виновен?! – Огней вскинулся. И тут же поник. – Да, ты прав. Это из-за меня она превратилась в…
– Здрасьте-приехали! А ты в чём виноват? В том, что Марина не вернулась домой вовремя? Скорее уж я должен себя корить – не заметил подмены картинки.
– Моя вина в том, что уступил её этому…
– Что ты мог сделать? Утащить её под венец под дулом пистолета?
– Да! Чёрт возьми, да! Под дулом пистолета, со связанными руками и ногами и с одурманенной головой. Только не отдавать этому животному. Он и до катастрофы животным был!
– Пойди убей его. Может, полегчает.
– С удовольствием! Эту тварь – с большой радостью.
Он схватил стакан, отхлебнул чуть ли не половину. Скривился:
– Безалкогольный!
– Принятые в Наукограде законы никто не отменял.
– Законов больше нет. Морали, нравственности, этики – тоже. Мартин это очень хорошо объяснил.
Огней ещё раз пригубил, вздохнул:
– Нужно было у Оста попросить. У него всегда фляжка с собой. Да и Семён, похоже, начал употреблять после австралийской экспедиции.
Николай помолчал, спросил тихо:
– Тяжело сегодня было?
– Ерунда, не бери в голову. Очистка идёт согласно утверждённому плану. Думаю, за две недели с Коком управимся и дальше пойдём.
Они снова помолчали. И снова первым заговорил Николай:
– В гибели Марины не виноват никто. Она хотела стать частью внешнего мира, и она ею стала, как ни кощунственно это звучит. Будем уважать её выбор. А случившаяся трагедия слишком страшна, чтобы обвинять в ней кого-то. И… знаешь, я тебе уже говорил однажды: твои чувства к Марине всего лишь юношеская влюблённость. Пора взрослеть, братик.
Огней зло зыркнул на него:
– Это ещё к чему было сказано?
– К тому. Мне непонятны ваши отношения с Сэлой.
– А вот в это не лезь! С кем мне трахаться, я сам разберусь.
– Именно что «трахаться». Мне кажется, ты не понимаешь, какой она…
– Это ты, братик, не понимаешь. Забыл, наверное? Не притащи я её в Наукоград накануне эксперимента, она бы сейчас не куратором Улья была, а «пчеломаткой». И то в лучшем случае. А скорее, гнила бы на помойке, и никакой диплом по древней культуре не помог бы. Я спас её от того, что похуже смерти.
– Поэтому имеешь право делать с ней всё, что пожелаешь? – жёстко спросил Николай.
– Да! И она это осознаёт. Ноги мне целовать готова.
Огней залпом осушил стакан, стукнул им по столу:
– Всё, в следующий раз возьму у Оста какого-нибудь пойла.
Огней преувеличивал – ноги Сэла ему не целовала. То давнее её признание в любви стало первым и последним. И прав был Николай: отношения их складывались странно. Ни дружбой, ни любовным романом назвать это нельзя. Чем можно – Огней предпочитал не задумываться. Ни разу девушка не подошла к нему первой, не позвонила. Он тоже предпочитал не звонить, являлся в общежитскую комнатушку без предупреждения. И каждый раз видел, как вспыхивает радость в серых глазах. Сэла преображалась. Обычно серьёзная и задумчивая, она вдруг начинала радостно щебетать, то и дело выдавая очередную глупость. Хлопотала вокруг гостя, старалась накормить вкусненьким. В общем, вела себя так, как и должна вести вчерашняя внешнемирка. Огнею было смешно наблюдать за ней. И приятно. Напряжение уходило, лишние мысли, заботы отступали на второй план.
А потом он брал её. Всегда неожиданно, обрывая на полуслове глупую болтовню. И каждый раз пытался уловить тот необъяснимый аромат, что ощутил в самый первый раз. Иногда казалось, что уловил. Мир вокруг вспыхивал тысячами крохотных радуг, не оставалось ничего, кроме ощущения счастья, бесконечной свободы и силы. Он мог летать в такие мгновения, мог приподнять весь Наукоград, всю Калиеру на своих плечах… Огней умел быть честным с собой. Все женщины, что были у него до Сэлы, теперь казались пресными и безвкусными.
Потом они лежали, обнявшись, в её тесной кровати, и эйфория уступала место ужасу. Огнею начинало казаться, что он попал в наркотическую зависимость от этой близости, от призрачного аромата. Он обещал себе порвать с Сэлой. Но проходила неделя или две, мрачная повседневность вновь наваливалась непосильным бременем. Спастись от неё – пусть на несколько часов – Огней мог в единственном месте. И он вновь шёл к Сэле.
Второй день очистки стал почти точной копией первого, с той лишь разницей, что начался он не в два пополудни, а в девять утра. «Пятый-Жёлтый», «Четвёртый-Жёлтый», бульвар Благоденствия – забирающаяся под маски респираторов вонь, почерневшие, прогнившие трупы под ногами, короткие автоматные очереди, урчание гружённых падалью самосвалов за спиной. Группа Огнея методично двигалась сквозь кажущийся бесконечным мегаполис. Где-то рядом шли Ост и Семён, невезучий Джарта обследовал старые развалины на побережье. Те районы были заброшены задолго до эксперимента, работы там куда меньше. Но и море воняло не в пример сильнее, чем разлагающаяся плоть.
