– Да нет, пошел я, – сказал Валик. Он повернулся и, тряхнув торчащими во все стороны соломенными волосами, сделал несколько шагов, не обращая внимания на державших его двух солдат. Солдаты беспомощно повисли на нем, их сапоги царапали сухую землю.
– Ты это куда? – спросил оторопевший писарь.
– Домой я, – честно ответил Валик и сделал еще два шага.
В один бок буйного рекрута уперлось острие шпаги, в другой бок – холодный ствол длинной фузеи.
– Ты это, парень… дурака-то не валяй, – писарь закашлялся и покраснел, – если, конечно, не хочешь, чтобы я тебя записал сразу в арестантскую роту.
К Валику тем временем приблизился каптенармус и мирно вручил ему увесистый мешочек.
– Ну, это другое дело, – неожиданно добродушно пробормотал Валик, взвешивая мешочек рукою.
На эту сцену с расстояния в десять шагов молча смотрел сержант. Левый его глаз от усталости был закрыт. Смотреть он мог только правым глазом, маленьким, сморщенным и слезящимся. Вот почему, несмотря на дурацкую перебранку рекрута и писаря, лежебока Валик на долгое время сделался любимцем сержанта Подороги.
Глава 2
Камушки и шишки
Уже через час над площадью раздался долгий армейский свист, солдаты построились в две колонны и, следуя монотонному бою походного барабана, отправились в путь. Троим друзьям даже не удалось толком попрощаться со своими родными и близкими. Они шли за обозом, слыша мерный скрип колес, и каждый вспоминал свое.
Позади остались вольные игры, купание и ловля рыбы на дальней излучине, блуждания по дремучему, но такому родному лесу, первые робкие взгляды, украдкой брошенные на юных местных красоток. Позади остались и необременительные заботы. Арик помогал в лавке и кузне отцу – бывшему кузнецу, а ныне торговцу железным и скобяным товаром. Впрочем, иногда отец разводил огонь в горне – когда поступал заказ на кинжал или охотничий нож из особой булатной стали. Арик в такие дни не выходил из кузни и затаив дыхание следил за священнодействием отца. Никто не умел обрабатывать булатную сталь, а вот его отец делал это с великой ловкостью.
Порою посмотреть на таинственное кузнецкое дело прибегал и Галик, хотя большую часть времени ему доводилось возиться на огороде, где он помогал своей одинокой матери. Если сказать правду, то копал землю и пропалывал грядки он не слишком охотно. Работа на земле его не привлекала. Он очень любил читать и гордился своей библиотекой, насчитывающей целых сорок три книги да вдобавок еще семнадцать разрозненных томов Большой королевской энциклопедии. Книги были разного формата и толщины, почти все потрепанные, иные почти развалились на отдельные пожелтевшие листы. Но зато все интересные. Про хитроумных крестьян, ловко и весело торгующих на базаре пшеницей и лошадьми. Про сметливых слуг, умевших оставить с носом своих вздорных хозяев. Про графиню из дальнего замка, которая все ждала из походов своего воинственного мужа. И – самые захватывающие – про рыцарей, храбро сражавшихся с огнедышащими драконами, и про смелых моряков, не отступающих перед самыми отчаянными пиратами. Была даже книжка по астрономии, рассказывающая о планетах и кометах. И еще одна – с оторванным началом – учебник арифметики и математики. Эту книжку Галик особенно ценил, хотя далеко не все в ней понимал. Библиотека его почти не пополнялась, потому что трудно было преодолевать четырнадцать миль до ближайшего городка, где на рынке по воскресеньям можно было наткнуться на книжный развал. Больше книг достать было негде, и Галик восполнял их недостаток тем, что по ночам, взобравшись на сеновал и глядя сквозь дырявую крышу на звезды, сочинял собственные истории, одна страшнее и запутанней другой. Когда-нибудь, думал он, эти истории тоже воплотятся в книги. А пока он делился этими историями со своими друзьями, которые слушали его с расширенными от удивления и восторга глазами, пусть даже терпения им хватало порой лишь на час-два, в то время как Галик готов был рассказывать до рассвета. Особенно терпения не хватало Валику, который то слушал, замирая от восторга и забывая все на свете, то вдруг встряхивался и начинал неотвязно думать о большом горшке горячих щей.
Вот и сейчас, шагая вслед за друзьями, Валик вспоминал чугун со щами, который мать каждый вечер ставила на стол, а вокруг стола собирались шесть его братьев и сестер. По воскресеньям к щам добавлялся добрый шмат сала или вареная курица, от которой ему обычно доставалась шейка, а если повезет, то и ножка. Валик так явственно почуял аромат вареной курицы, что даже зажмурился. Но на самом деле пахло лошадиным навозом, кислым молоком и солдатским потом. По-прежнему доносился скрип тележных колес, хриплые команды ездовых да редкое позвякивание оружия.
Но чем дальше уходили друзья от родных мест, тем прозрачнее и возвышенней становились их мысли.
Арик думал о том, как усовершенствовать игру «Пятнадцать камушков» так, чтобы довести ее до мощи и глубины шахмат. Для этого надобно увеличить исходное число строк и столбцов игрового поля, ну и, само собой, количество игральных камней. Увеличить как следует, не боясь математических трудностей. Ему казалось, что он уже почти сделал это усовершенствование и получил звание первого гроссмейстера новой игры под названием… Впрочем, нового и звучного названия он пока еще не придумал.
Галик обдумывал военный трактат под предварительным названием «Тактика и стратегия современной войны». Он самонадеянно думал, что нынешние командиры, разного рода выскочки, всерьез в военном деле не разбираются. А он, Галик, помимо некоторых хвастливых сочинений отечественных генералов читал даже «Записки Цезаря», военные мемуары принца Евгения Савойского, а также древний роман о похождениях рыцарей сэра Ланселота и сэра Гавейна. С помощью будущего трактата он надеялся оказаться в главном штабе, произвести впечатление своими тонкими суждениями о способах современного боя и возможностях новейшего оружия, получить звание полковника, а потом, минуя генеральские погоны, сразу маршала. Вот тогда-то он и поможет своим друзьям и сделает их тоже полковниками. Оказавшись полковниками, они мгновенно выйдут в отставку и вернутся в свою родную деревню, где продолжат жизнь привольную и романтичную.
Валик, тяжело вздыхая, вспоминал смешливых деревенских девушек, которые так любили издеваться над ним за то, что он целые дни проводил на сеновале или у реки. Эти несносные девицы громко шептались у него за спиной, неожиданно разражались звонким смехом или вдруг запевали ироническую песенку про никому будто бы не ведомого бездельника. Но он хорошо понимал, какой именно бездельник и шалопай имелся в виду. Он сердился на них. Он тряс тяжеленными кулаками и ворчливо бранился. Ах как глуп, как недальновиден он был. Сейчас он был готов терпеть от них любые насмешки. Пусть даже самые жестокие. Он бы все простил и даже сплел бы для какой-нибудь скромной и милой девушки венок из полевых цветов. Впрочем, теперь у него были деньги – жалованье за его доблестный ратный труд. А с деньгами он стал бы популярен и без венков и песен. Валик даже зажмурился от вставшей перед его глазами картины: он сидит на берегу реки в новой рубашке, а девушки вокруг него водят хоровод. Но увы – сама возможность подобной сцены осталась далеко позади. И с каждым шагом отодвигалась все дальше.
