И тогда произошло, пожалуй, самое жуткое по своей
ирреальности. Могучий пинок в бок отшвырнул его в сторону, и над агонизирующим
аборигеном склонился предводитель туземцев. Несколько долгих секунд он
внимательно вглядывался в его искаженное ужасом лицо, погладил по голой груди
извивающегося пенсионера, поднял руку… и одним стремительным ударом вонзил
пальцы ему в диафрагму! Абориген издал мяукающий звук и выкатил глаза, а
предводитель отряда все толкал и толкал руку, все глубже погружая ее внутрь
туземца. Черная в закатном свете кровь пузырилась вокруг его запястья. Сварог
шарахнулся назад, не в силах отвести взгляд. Наконец чертов дикарь, судя по
всему, задел какой-то жизненно важный орган в организме сородича, потому что
тело несчастного выгнулось дугой и тут же обмякло бесформенной кучей. А туземец
поднял над головой, демонстрируя всем, зажатый в кулак кусок мяса, с которого
падали тягучие темные капли.
«Сердце, – отстраненно понял Сварог, – это его
сердце…»
Соплеменники изувера гавкнули что-то в унисон, и предводитель
стремительно, в четыре надкуса сожрал то, что держал в руке. И Сварог понял,
что сейчас свихнется окончательно.
…Он не знал, сколько времени продолжался этот безумный
марш-бросок, счет времени был потерян давным-давно. То ли наступила ночь, то ли
в глазах потемнело от напряжения, но он уже ничего не видел перед собой, мир
сузился до крошечного пятнышка света, тускло горящего впереди, в неимоверной
дали…
Сварог не мог остановиться. Не мог задержаться хоть на
мгновенье, чтобы подумать, осознать и разобраться: новый ли это виток
галлюцинаций или он на самом деле мчится через непроходимые заросли? Или… или
это таким макаром проявляется демоническая сущность? Значит, что же, значит, он
– не настоящий Сварог? Да ну, бред… И когда, так вас и разэдак, он шагнул за
грань реальности – когда отхлебнул из тыквы? Или весь этот доисторический лес
является фантомом?..
И едва последнее предположение оформилось в измученном
мозгу, как блеклое пятно света впереди разбухло, разгорелось, расширилось до
размеров окна – сквозь которое Сварог и ввалился с треском, в окружении сотен и
тысяч сверкающих осколков стекла.
Мир на мгновенье подернулся серой пеленой – и вновь
проявился. И кадры замелькали с головокружительной частотой, как окна
проносящейся мимо электрички, Сварог едва успевал выловить отдельные детали,
напрочь не понимая, что они означают, да и означают ли хоть что-нибудь.
…В полутемном помещении Мара склонилась над военной картой,
испещренной заковыристыми стрелками предполагаемых наступательных операций,
лицо серьезное, сосредоточенное, из-за ее плеча выглядывает кто-то – не
разобрать кто: лампа освещала лишь стол с картой и Мару с карандашом в руке…
…грубо вытесанный из какого-то зеленоватого материала бюст
на черном постаменте – четырехликое существо в причудливой короне – посреди
зала без окон; свет льется со всех сторон, не создавая тени…
…рыжеволосая женщина стреляет из пистолета куда-то в небо…
…мрачные коридоры подземелья, освещенные колеблющимся светом
факелов вдоль сочащихся сыростью стен, дверь с золотой ручкой в торце коридора…
…какие-то узкоглазые типы с оружием наперевес пробираются
вдоль каменной стены сквозь густой туман…
…ядерный гриб над океаном…
…заносимые песком руины современного города…
…озеро огня…
…пирамида…
…трехглазая маска…
Свет, мрак, свет, мрак – все быстрее и быстрее, как
спятивший стробоскоп…
Глава 4
Pause
Вода лилась щедро – в нос, в рот, глаза. Даже в уши
затекала. Сварог приоткрыл одно веко и увидел над собой черный кружок, откуда
влага, собственно, и поступала. Не иначе, поливают из кувшина, а это – его
горлышко, вид сверху, проявил смекалку Сварог. А точнее, вид снизу…
Он закашлялся, оттолкнул руку с кувшином, сплюнул воду и
попросил тихо:
– Уважаемый, кто бы ты ни был… Не надо больше, а?
Хватит…
Неизвестно, поняли его или нет, однако воду лить перестали и
даже помогли приподняться. Сварог, поддерживаемый под мышки, по-собачьи тряхнул
головой, отфыркнулся и огляделся.
Плетеный кувшин, из которого только что он был поливаем,
валялся в травке неподалеку. Оказывается, заботу о сотоварище проявлял молодой
пленный туземец. А лиана, опутывавшая его руки, куда-то делась.
– Хорошо? – сипло поинтересовался пленный. В
смысле – достаточно ли?
Сварог машинально кивнул. И лишь мгновеньем позже сообразил:
оказывается, местный разговаривает. И более того: Сварог отлично его понимает.
У Сварога уже в который раз появилось беспокойное ощущение
дежа вю – точно так же в свое время он сам стал понимать и язык Нохора, и язык
Талара – явственно осознавая, что собеседник говорит вовсе даже не по-русски и
не по-французски, но – тем не менее понимать стал. И даже говорить стал.
Говорить?! А ну-ка…
– Ты меня понимаешь? – спросил он. Потрескавшиеся
губы отозвались уколами боли, как будто были сплошь оккупированы герпесом.
Пленник чуть растянул рот в подобии несмелой улыбки:
– Плохо. Ты говорить не так. Но я ты понимать.
Не так? Секундочку. Сварог принял сидячее положение и
тихонько помотал головой. Зря он это сделал… Голова, как выяснилось, чувствовала
себя, точно язык гигантского колокола – полное создавалось впечатление, что она
мерно и неторопливо раскачивается из стороны в сторону, а в апогее ударяется о
металл, отчего под черепной коробкой раскатывается оглушительное, вибрирующее,
долго не затихающее «бам-м-м-м!..» Однако Сварог, несмотря на колокольный
перезвон, осознал вполне четко: туземец говорит на исковерканном таларском.
Пусть плохо, примитивно, максимально упрощенно, с чудовищным акцентом и
сплошными инфинитивами… однако же – говорит на таларском! Уж поверьте
специалисту…
И что это означает? Он, Сварог, вернулся домой? Вернулся на
Талар?!
– Как называется этот мир? – быстро спросил он.
Напрасно спросил. Папуас округлил глаза, изображая полнейшее
недоумение, и ничего не ответил. Ну да, как объяснить сыну джунглей, что такое
мир… Можно было спросить насчет леса, племени, кто такие эти обмазанные глиной
– друзья или враги, зачем нас куда-то волокут, а также где ближайший
полицейский участок… но все вопросы застряли у Сварога в горле, потому что
только сейчас он вгляделся в лицо пленника.
Можно дать обе ноги на отсечение – ни один, даже самый
близкий туземный родственник не признал бы в этом обличье молодого, совсем
недавно пышущего здоровьем аборигена. Напрочь исчезнувшая набедренная повязка,
исцарапанное лицо, запавшие глаза, безвольно отвисшая нижняя губа, с которой –
розовой, как свежее мясо, – свисает мутная струйка слюны… Лишь ожерелье
каким-то чудом сохранилось на жилистой шее. Повстречайся в темном переулке вам
подобный субъект, пусть даже одетый вполне пристойно, вы бы без лишних просьб
вывернули перед ним карманы… Или без лишних разговоров нанесли бы превентивный
удар, засветив ему промеж глаз – зависит от воспитания.
