– Я не уверен, что мне следует вам сопутствовать, –
мягко сказал Бестужев. – Из чисто житейских, практических соображений. В
конце концов вы – почтенный профессор одного из самых славных университетов
Германии, ваше имя известно в научных кругах, за вами авторитет науки… А я… Я
всего лишь торговец из дикой Сибири… Боюсь, мое участие только помешает
предприятию. Вы же знаете этих чопорных британцев и их любовь к сословным
традициям. Знаменитый профессор, безусловно, будет с подобающим вниманием
выслушан – а вот торговец из глухого уголка азиатских заснеженных пустынь…
– Пожалуй, вы правы, – после короткого раздумья сказал
профессор, наконец-то отпуская его локоть. – Британская спесь
общеизвестна… Я отправлюсь один. Времени нет совсем, эманации распространяются,
суля несчастье…
Он церемонно раскланялся и решительными шагами направился в
сторону ходового мостика. Бестужев покачал головой, глядя ему вслед: каких
только чудаков ни встречается на свете, особенно среди господ оккультистов, и
ведь наверняка не стеснен в средствах, если смог себе позволить билет первого
класса на таком пароходе… Даже Наполеона, изволите ли видеть, сгубили эти
подобные вяленой вобле останки…
Глава 4
Конкуренция посреди океана
Японский разъезд принял бой без малейших колебаний. Едва
схлынуло секундное ошеломление после того, как всадники увидели друг друга,
послышалась длинная неразборчивая команда их офицера – непонятная,
пронзительная, яростная, и над головами тускло мелькнули выхваченные клинки,
четверо в распахнутых коротких полушубках понеслись, ускоряя аллюр.
Бестужев дал Арапчику шенкеля, привычно выхватывая клинок.
Его на полголовы обошел урядник Мохов, крутя шашкой и по старому казачьему
обычаю гикая и визжа не хуже заправского диктора времен имама Шамиля и князя
Барятинского. Трое остальных забайкальцев тоже улюлюкали и выли наперебой.
Япошки в грязь лицом не ударили, с их стороны раздалось уже знакомое,
ожесточенное, громкое:
– Баа-ааа-нзааай!!!
Глухой грохот копыт по влажному, перемешанному с грязью
снегу, азарт, полнейшее отсутствие мыслей…
– Баанзай!
– Мать твою сучью!
Всадники сшиблись, осаживая разогнавшихся коней. Бестужев
без труда увернулся от первого, наобум, удара, повернул Арапчика, прикрылся
клинком, готовясь к замаху. Скуластое, косоглазое лицо, разодранный в крике рот
(зубы великолепные, белейшие, один к одному – выхватило сознание нереально
четкий кусочек происходящего), желтые петлицы, желтый околыш фуражки с
пятиконечной звездочкой, взлетевшая сабля…
Бестужев так и не осознал, что произошло. Его изготовившаяся
к парированию и удару рука с шашкой даже не повисла, а словно бы пропала
неведомо куда – и клинок японского офицера сверкающей полосой обрушился на
него, ударил в лоб, замораживая нежданной стужей…
Он дернулся, открыл глаза. Через несколько томительных
мгновений, исполненных хаотичного мельтешения мыслей и ощущений стало ясно, что
японские кавалеристы были всего лишь сонным кошмаром, призраком из прошлого.
Однако в лоб ему и в самом деле упиралось что-то твердое и холодное, невеликое
размерами. В каюте стоял почти полный мрак, до рассвета еще определенно далеко.
Учитывая обстановку, прижатая к его лбу штуковина, будем пессимистами, скорее
всего являлась револьверным дулом – в данной ситуации именно этого и следовало
ожидать…
Сон улетучился, осталась доподлинная реальность, в которой
над Бестужевым нависала смутно угадывавшаяся в полумраке человеческая фигура,
от которой несло дешевым одеколоном и табаком – что никак не позволяло
причислить эту персону к миру бесплотных духов.
Раздался приглушенный, неприятный голос:
– Только дернись у меня, парень. Мозги вышибу, клянусь
Мадонной…
Это было произнесено по-немецки, со своеобразным акцентом.
Не пришлось долго напрягать память, чтобы припомнить, где он уже слышал этот
голос – с его обладателем в Вене приходилось встречаться даже дважды, и всякий
раз встречи эти протекали, если можно так выразиться, в весьма занятной
обстановке…
Глаза понемногу привыкли к полутьме – точно, коренастая
фигура в котелке, а рядом угадывается вторая… Она-то и склонилась над постелью,
под подушку, рывком приподняв голову Бестужева, скользнула рука и принялась
старательно обшаривать постель, безусловно, в поисках того предмета, какой иные
мизантропы сплошь и рядом перед сном именно туда кладут, иногда даже сняв с
предохранителя.
Очень быстро обладатель бесцеремонной конечности установит
тот непреложный факт, что оружия под подушкой не имелось. Он убрал руку,
выпрямился, бросил краткую реплику на непонятном языке, вероятнее всего,
английском.
В ответ поодаль кто-то произнес пару фраз на том же языке,
похоже, имевших приказной характер. Нависавшая над Бестужевым фигура сообщила:
– Парень, я сейчас уберу пушку, а ты вставай и смирненько
садись за стол, поговоришь с приличным человеком. Только смотри у меня, чуть
что, получишь по башке моментально и полетишь в море рыбок кормить…
Соображаешь?
– Соображаю, – сказал Бестужев, не шевелясь.
– Ну вот и ладненько. Имей в виду, полиции тут не водится,
так что ори не ори, фараоны не прибегут. Да и не успеешь ты у нас заорать…
Револьверное дуло отодвинулось в полумрак, тут же обе фигуры
предусмотрительно отступили подальше – ну да, эти субъекты уже два раза были
Бестужевым побеждены и кое-какое представление о его бойцовских качествах
имели… Бестужев приподнялся, сел на постели.
Сна не было и в помине, какой тут сон… Голова работала
четко. Он, разумеется, не был здесь безоружным – разве что постарался принять
должные меры, чтобы оружие не попалось на глаза убиравшему каюту стюарду:
ничего страшного, в общем, если и попадется, но господа обитатели первого
класса подобные предметы с собой вряд ли носят, не стоит привлекать внимание к
своей персоне…
Браунинг с двумя запасными обоймами, завернутый в носовой
платок, был упрятан в узкой щели меж стенкой каюты и постелью, достаточно
глубоко, чтобы туда не проникла рука уборщика. Извлечь его нетрудно, вряд ли
эти господа видят в темноте, как кошки… но смысл? Не хватало еще устраивать
перестрелку в каюте первого класса, с неизбежными ранеными, а то и трупами.
Пока что смертельной опасности для себя не чувствовалось, в случае чего можно
обойтись руками и подручными предметами, благо темнота ставит его в равное
положение с вооруженными гостями…
Вмиг обдумав все это, он встал, накинул висевший в изножье
постели халат, сделал два шага в полумраке, отодвинул кресло и присел за стол,
напротив неразличимой фигуры. От стола легонько попахивало горячим стеарином,
виднелась тоненькая, с волосок, полосочка тусклого света – ага, там стоял
потайной фонарик…
Тихий щелчок – и дверца фонарика чуть приоткрылась, на стол
легло пятно света, и в нем появились руки, небрежно листавшие заграничный
паспорт Бестужева.
