— Нет, — кратко и хладнокровно ответил Ксавье.
— Ну и прекрасно, — усмехнулся Ламорисьер. —
Мои парни, надёжности ради, порасспросили и жителей близлежащих домов — никто
не видел на улице людей, выносивших тяжёлые ящики. Так что птички, я полагаю, в
гнездышке.
Бестужев подумал: меж тем моментом, когда Гравашоль с
сообщниками вошли в квартиру и тем, когда за домом было установлено плотнейшее
наружное наблюдение, прошло не менее полутора часов, а то и все два… Два часа
тёмного ночного времени — к тому же жители близлежащих домов, в спешном порядке
поднятые с постелей буквально четверть часа назад, этой ночью все поголовно
почивали без задних ног: район не особенно и фешенебельный, приют мирных
рантье, мелких чиновников и тому подобной публики, у коей нет привычки
развлекаться по ночам. Ночью квартал затихает…
У него были сильные подозрения, что буквально те же мысли
отражаются на хмуром лице Ксавье — но он тоже благоразумно держал их при себе. Не
было смысла с этим вылезать, коли уж через несколько минут в квартиру придётся
ворваться…
Ламорисьер обернулся в ту сторону, где под присмотром
рослого агента в штатском помещался низенький, дурно одетый субъект этакого
угодливого вида:
— Готов, Черепашка? Смотри у меня, напортишь
что-нибудь, шкуру спущу…
Субъект, нервно переминаясь с ноги на ногу и заискивающе
улыбаясь, ответил:
— Господин бригадир, чем угодно клянусь…
— Смотри у меня, урод!
В эти тонкости никто Бестужева не посвящал, но он и без
разъяснений понимал, в чём дело: из тюрьмы на пару часов вытащили специалиста
по мгновенному отпиранию любых замков без родных ключей, дело знакомое…
— Ну что же, господа, — сказал Ламорисьер,
демонстративно проверяя свой пистолет, — сейчас двинемся. Многолюдной
толпой врываться нет смысла, это может всполошить наших пташек. Сейчас они
наверняка десятый сон видят, а если и поставили дежурного, он, ручаться можно,
подрёмывает — в такую пору глаза у всех слипаются… Чёрный ход под наблюдением.
Жандармов и прочие резервы я расположил в отдалении, за пределами обзора из
окон, но в случае чего они поспеют быстренько. Однако вы все прекрасно
понимаете: явные облавы с лихими перестрелками весьма чреваты. Сплошь и рядом
мы получаем не целёхонького собеседника, а трупы или тяжко раненных. Так что
действовать будем быстро, ловко, бесшумно, малыми силами…
Он принялся раздавать конкретные поручения — краткими
фразами, деловито, спокойно. Бестужев уже убедился: каков бы ни был характер у
бригадира, дело своё он знает. Беда только, что чрезмерно упрям, но этим многие
грешат в их ремесле…
Как иногда случается, в вопиющем несоответствии с текущим
моментом вдруг всплыло в памяти событие откровенно комическое — такое бывает…
Год назад в одном из губернских жандармских управлений шёл розыск группы
боевиков, которых требовалось незамедлительно отыскать и взять, пока не
покинули пределы губернии. С утра и до обеда управление засыпало депешами все
розыскные пункты на вверенной ему территории — чересчур уж часто требуя
докладывать о готовности к действиям. Всех эти бессмысленные, прямо скажем,
телеграммы к обеду изрядно задёргали, но никто, понятно, вышестоящему
начальству сего сообщать не стал. И надо ж было случиться, чтобы в одном из
пунктов появился поручик Терещенко, вообще-то пребывавший в трёхдневном отпуске
по случаю рождения дитяти… Будучи после вполне объяснимого неумеренного
потребления водки в состоянии некоторого изумления, ознакомившись с телеграфной
перепиской и воспользовавшись минутной отлучкой начальника пункта, на очередной
надоевший запрос поручик ответил лично. Сидевший за аппаратом вахмистр то ли не
осмелился возражать начальству, то ли решил, что имеет дело с шифрованной
депешей, тайную суть которой ему знать по незначительности чина не полагается.
Короче говоря, в ответ на бог ведает которую по счёту телеграмму: «Сообщите
готовность наличного состава к немедленным действиям» губерния получила цитату
из романа Николая Васильевича Гоголя: «И всё, что ни было, садилось на коня…»
Разозлённое губернское начальство, естественно, учинило поручику разнос, но, в
общем, обошлось без особых последствий…
— Вперёд, господа мои! — тихонько рявкнул
Ламорисьер.
Работать французы умеют, снова признал Бестужев. К парадному
того дома, где устроил конспиративную квартиру Гравашоль, двигались с двух
сторон, цепочками, вплотную к стене, под окнами, так, чтобы не заметили из
квартиры. Обутые в штиблеты на резиновой подошве полицейские передвигались
практически бесшумно, проворно.
Дверь парадного отворили тихонечко, и туда хлынула вереница
людей в штатском, уже державших наготове оружие. В своём закутке сидела
консьержка, глядя в окошечко с жадным любопытством опытной сплетницы, а рядом с
ней стоял приставленный для вящего надзора агент.
Лестница наверх. Третий этаж, где стоял ещё один агент — так,
чтобы не быть замеченным в дверные глазки. Прибывшие сноровисто
рассредоточились, следуя его примеру, агент выразительными жестами обеих рук
доложил, что, по его наблюдениям, в «гнёздышке» царят совершеннейшая тишина и
спокойствие — жесты эти мало чем отличались от тех, какие использовал бы
российский жандарм, всё моментально стало понятно…
Бестужев заметил, что лицо де Шамфора очень уж напряжённое,
как у человека, который ждёт подвоха, но никак не может сообразить, откуда он
последует. Откровенно говоря, у него самого давненько уж крутились в голове те
же мысли — положительно, что-то тут не складывалось…
Зато бригадир Ламорисьер явно не испытывал никакого
беспокойства и сомнениями не терзался, его грубая физиономия горела оживлением
охотника… Он сделал жест, и Черепашка, стараясь двигаться бесшумно, направился
к двери. Ламорисьер грозно показал ему кулак. Черепашка, униженно ухмыляясь,
закивал. Сунул в замочную скважину странного вида отмычку, склонив голову к
правому плечу, то ли прислушался, то ли на пару секунд погрузился в раздумье.
Осторожненько, держа свой инструмент кончиками пальцев, повернул его
вправо-влево, надавил, ещё повернул… Вытащил из скважины, отступил, показал
жестом, что всё в ажуре…
Наступил окончательный миг — когда ничего уже нельзя изменить,
ни в лучшую, ни в худшую стороны, и всё что сейчас начнётся, может обернуться
непредсказуемо. Если дверь изнутри заперта ещё и на щеколду, всё повернётся
совершенно иначе, чем если бы она оказалась только на замке…
Как и остальные, Бестужев приготовил оружие. Его изрядно
стеснял не столь уж и лёгкий панцирный жилет — английская модель, закрывавшая
весь торс до самой шеи, да вдобавок с полукруглым «фартучком» внизу,
сберегавшим самое для мужчины ценное. Дело тут было не в персональной опеке —
все остальные с Ламорисьером во главе облачены точно так же. В России это
одеяние, и в самом деле дававшее неплохие шансы при перестрелке, тоже было
давно известно — но как-то предпочитали обходиться без него, подсознательно,
должно быть, полагаясь на известное «авось»…
Ламорисьер дирижировал — скупыми жестами, тыча пальцем то в
одного, то в другого, ещё раз напомнил всем заранее разработанную диспозицию, и
без того трижды им повторённую вслух перед вторжением. Властный жест ладони — и
Черепашку проворно оттеснили в глубь лестничной площадки. Ещё одно мановение
руки — и все подались в стороны, остался только невысокий агент с шапкой чёрных
курчавых волос и лихими усиками, он поместился прямо напротив двери, подняв обе
руки с тяжёлыми чёрными маузерами — в случае, если бы в прихожей обнаружился
«комитет по встрече» с оружием на изготовку, именно ему и предстояло исполнить
роль своеобразной «артподготовки» перед атакой.
