— И что теперь? — спросил Бестужев, перехватив смешливый
взгляд юной француженки с тротуара и в который раз почувствовав себя то ли
идиотом, то ли клоуном от Чинизелли.
— А теперь мы посетим одно интереснейшее
местечко, — с загадочным видом ответил Серж, сидевший в столь же небрежной
позе. — Я думаю, вам будет интересно…
— Точнее?
— Позвольте уж сделать вам сюрприз, ротмистр…
На сей раз Бестужев страдальчески вздохнул, уже не
скрываясь:
— О господи! Серж, я же просил…
И недвусмысленно показал взглядом на спину кучера в белой
шляпе, пресловутого «вуатюр де гран ремиз». Ему поневоле вспомнился клятый
Густав, из-за которого всё кончилось столь печально…
— Ну, это вы напрасно. Ни словечка по-русски не
понимает, лягушатник, давно проверено.
Бестужев сказал менторским тоном:
— Бережёного бог бережёт. Излишняя осторожность в нашем
весёлом и увлекательном ремесле ещё никому не повредила, а в вот пренебрежение
оною… Вот кстати. Я надеюсь, вы знаете имя и точный адрес этого субъекта? Я
Аркадия Михайловича понял так, что он давно вами привлекается…
— Да, конечно…
— Уточните смысл ваших слов, — сказал Бестужев
прямо-таки ледяным тоном. — Ваше «да» означает первое или второе?
— Да и то и другое, собственно…
— Значит, имя и адрес вам известны?
— Разумеется. А зачем вам?
— Наберитесь серьёзности, Серж, — сказал Бестужев
тем же холодным, непререкаемым тоном — Я понимаю, вы все чуточку разленились в
прекрасном Париже, но ситуация сейчас, напоминаю, особенная. Дело предпринято
по инициативе государя, лично им взято под особое внимание. К тому же в игре анархисты,
а они народ серьёзный. Да и полиция французская, как любой полиции изначально
положено, может приставить к нам соглядатая.
— Ой, господи! Да они у Аркадия Михайловича из рук
едят…
— Полиция, философски выражаясь, есть вещь в
себе, — сказал Бестужев. — У неё есть свои внутренние побуждения,
незыблемые правила. Как бы они ни были прикормлены, могут и любопытство
проявить, каковое им положено. Вы, я слышал, получили некоторое образование?
Значит, хоть краем уха наслышаны об условных рефлексах, открытых господином
Павловым? Ну вот, у полиции, как и у собак учёного, есть свои условные
рефлексы. Это очень хорошо, что вы знаете имя и адрес…
— А что такое?
— У меня самые широкие полномочия, милый Серж, —
оказал Бестужев без тени улыбки. — Собственно, мне позволено всё. Если
выяснится, что этот молодчик к нам приставлен шпионить, я без колебаний готов
пойти и на крайние меры. Соображаете? Тайна должна быть абсолютной…
— Шутите? — осведомился Серж с чуточку вымученной
улыбкой.
— Ни капельки, — заверил Бестужев серьёзно. —
В конце концов, это не министр и даже не постовой полицейский, а вульгарный
полицейский шпик, крапюль, так их, кажется, тут именуют добрые парижане? Если
ударить ножом вот сюда, — он небрежно, легонько коснулся спины кучера, —
всё будет кончено мгновенно. Нож следует оставить в ране, иначе будет сильное
кровотечение, исполняющий может запачкаться… Хотя… Нет нужды прибегать к таким,
я бы сказал, мелодраматическим методам. Человека можно быстро и качественно
придушить в три секунды, а Сена — река глубокая. Я так полагаю, и в Париже
бывают случаи, когда подвыпивший кучер сверзится в реку так неудачно, что
захлебнётся и пойдёт ко дну… Парижское простонародье, мне говорили, закладывает
за ворот не хуже нашего…
Он зорко наблюдал за извозчиком, ни разу не обернувшимся к
ним — и мог бы поклясться, что спина того примечательным образом напряглась,
голова непроизвольно вжалась в плечи, вся поза стала словно бы застывшей —
будто острёхонький нож уже был нацелен в спину, точнёхонько под левую лопатку.
Понимаешь по-русски, сукин кот, с весёлой злостью подумал Бестужев, прекрасно
понимаешь, видывал я людей, нутром почуявших опасность — и чрезвычайно ты мне
их сейчас напоминаешь. Ошибки быть не может. Интересное открытие, знать бы, где
его место в головоломке…
— Ну вы уж, право, через край, Алекс… Иван
Савельич, — промолвил Серж, определённо виляя взглядом. — Занесло вас
неведомо и куда…
— Ничего подобного, — сказал Бестужев, упираясь в
него тяжёлым взглядом. — Инструкции, мне данные, предусматривают и
подобные крайние варианты — а я, милейший Серж, стараюсь инструкции всегда
выполнять от сих и до сих. Мы с вами подвизаемся не в обществе призрения
немощных актёров и к благотворительным ведомствам вдовствующей императрицы
Марии Федоровны отношения не имеем, наоборот. Это вы у нас, простите
великодушно, человек сугубо цивильный, разомлевший на парижских
бульварах, — а я воевал, мёртвых насмотрелся, к смерти приобвыкся, мне
хоть дюжину таких кучеров в Сену отправить головой вниз, спать буду спокойно и
аппетит не испортится…
Он косился на кучера. Кучер был скован. Мысленно усмехаясь,
Бестужев сказал уже благодушнее:
— Да не смотрите вы, Серж, взглядом испуганной газели,
авось и обойдётся без крайних мер… ну, а ежели что, я вас не заставлю его за
ноги держать, не бойтесь, в одиночку справлюсь, мне не привыкать… Ну, далеко
нам ещё до вашего любопытного местечка?
— Да, собственно, прибыли уже… Вон та вывеска, видите?
Выходя из экипажа, Бестужев вновь вспомнил Вену, Густава,
всё то, к чему привело барское безразличие к прислуге. Украдкой бросил взгляд
на смирнёхонько восседавшего на козлах кучера, изучая его лицо. Он, конечно,
мог и ошибаться, физиономия была чистейше выбрита на европейский манер, и
причёска, конечно же, здешними мастерами сделана, но всё равно, невозможно отделаться
от впечатления, что эта курносая, чуточку конопатая физиономия гораздо более
уместно смотрелась бы где-нибудь в Кинешме, Муроме или той же Костроме. У
французов рожи другие, трудно объяснить словами, в чём заключается различие, но
именно что другие…
Вывеска гласила: «Кафе Весёлый драгун». Что-то начало
всплывать в памяти у Бестужева, определённо, но он так и не вспомнил, в связи с
чем это название звучало. Решив не ломать над этим голову, спустился вслед за
Сержем по узенькой каменной лестнице с большими выбоинами посреди каждой
ступеньки — за долгие годы оставлены подошвами бесчисленных посетителей, стало
быть, заведение, похоже, существует давненько и, судя по первым впечатлениям,
отнюдь не относится к числу фешенебельных, — в полуподвале расположено,
кухней явственно припахивает, причём незатейливой…
Едва он сделал шаг в обширное помещение со сводчатым
каменным потолком — есть стойкие подозрения, в вовсе уж старинные времена здесь
располагался винный погреб — как был оглушён гомоном, мало свойственным
парижским заведениям такого рода, которые он уже успел посетить. Табачного дыма
под потолком витало чересчур уж много для французского кафе, люди за столиками
гомонили и жестикулировали отнюдь не по-здешнему…
