Еще один балл в пользу подпоручика Романова, подумала она в
школьных терминах. Его оценка повышается с «хорошо» до «отлично». Как странно:
тот, кого ты считала жалким клопом, оказывается живым человеком, способным на
сильные поступки. Из-за этого случившееся стократно ужасней. Такую занозу из
памяти легко не выдернешь.
Она спохватилась, что терзается не из-за главного – не из-за
своего провала, а из-за ерунды, мелочи. Подумаешь, кто-то с кем-то поскрипел
кроватными пружинами – к Делу это не имеет никакого отношения.
Но для меня имеет, ответила себе она. И для Опанаса. Не то,
что «поскрипела», а что заноза в сердце осталась. Как ему об этом рассказать?
Но и умолчать нельзя…
Через подземный ход она шла на подгибающихся ногах, готовая
ко всему. Сейчас он спросит… Нет, просто взглянет на нее, и всё сразу поймет.
Упреков, конечно, не будет. Он ведь сам ей это поручил. Можно представить, чего
стоило ему ожидание…
Дойдя до погреба, Мавка остановилась, чтобы собраться с
силами. Она знала, как всё произойдет.
Опанас выслушает ее отчет. Сухо поблагодарит за важные
сведения. Обязательно скажет что-нибудь про ее самоотверженность и про то, как
сильно она помогла Делу. Наверное, еще и руку пожмет. Этого рукопожатия она
страшилась больше всего. Оно будет означать, что главное меж ними кончено.
Навсегда…
Наверху откинулся квадратный люк, вниз пролился неяркий
свет.
– Нимец, ты? – донесся тихий голос Опанаса.
– Это я…
Он быстро спустился по лесенке, прикрыв за собой дверцу. В
руке у него была керосиновая лампа, за поясом револьвер.
– Почему ты? Я же запретил…
Она молчала, опустив глаза.
Сейчас спросит: «Было?»
– Черт тебя подери! Я ведь предупредил, тебе здесь
появляться нельзя! За тобой слежка!
– Нет слежки. Я проверила…
Опанас раздраженно взял ее за подбородок, поднял лицо к
свету. Сейчас увидит глаза, и всё поймет…
Она зажмурилась.
– Что ты молчишь? – нервно сказал он. – Я тут, как на
иголках… Ты раскусила Романова? Что он за фрукт? Простак или хитрец? И почему
не пришел Нимец?
Ему наплевать! Он об этом и не думал!
Мавка открыла глаза и увидела, что не ошибается. Терзающийся
ревностью мужчина так не смотрел бы. Во взгляде Опанаса читались лишь
нетерпение и требовательность.
Только что внутри у нее всё трепетало, жгло, саднило. И
вдруг стало холодно, бесчувственно.
– Да проснись ты! Отвечай!
Ну, она и проснулась. Как после долгого горячечного сна.
Поглядела на стоящего перед ней усатого настырного мужчину, словно никогда
раньше его не видела.
– Нимец убит. Романов его застрелил.
– Проклятье! Так я и знал! «Дурочку» подкинули! – Он тряхнул
ее за плечо. – Говори, не молчи! Как это случилось? И, главное, почему тебя
отпустили? Ты точно не привела хвоста?
Грубый, хищный, чужой, подумала она.
И вдруг, неожиданно для самой себя, наврала:
– Это произошло случайно. По недоразумению. Я заваривала
чай, а болван Романов взял да зажег красную лампаду. Захотелось ему пущей
интимности…
Ужаснулась: что я несу? И замерла – вот сейчас он скривится
на слово «интимность» и наконец спросит.
Но Опанас упустил свой последний шанс.
– Холера! Всего не предусмотришь! И Нимец решил, что это
сигнал? Понятно. Что было потом?
– Русский вышел во двор, до ветра. Я всё еще с самоваром
возилась… Вдруг – выстрелы. Два.
– Я их слышал.
– Романов решил, что на него накинулся какой-то мой
воздыхатель. Из ревности. Я не перечила. Да, говорю, ходил за мной полоумный
какой-то, проходу не давал.
– И он поверил?
– Почему нет? Разве я не способна внушать безумную страсть?
– Она улыбнулась презрительно – презрение адресовалось Опанасу, а он и не
понял.
– Значит, подпоручик глуп?
– Как пробка. Я ему говорю: спрячь труп, сейчас патруль
прибежит. Этот инцидент повредит твоей службе и моей репутации. Знаешь, что он
сделал?
– Что?
– Кинул Нимца в отхожую яму.
Опанас только головой покачал.
– А дальше?
– От патруля он избавился быстро. Сказал, что учит меня
стрелять из пистолета по горшкам. Показал удостоверение контрразведчика – они
ушли.
– Буффонада какая-то. Но выстрелы были давно, в третьем часу
ночи. Что было после?
– Всё, – с многозначительной улыбкой ответила она. – Всё,
чего ты хотел.
Ну-ка, что он на это?
Удивился:
– После убийства у вас хватило куражу на любовные утехи?
Мавка зло рассмеялась.
– Романов так перья распустил. Как же, герой – одолел соперника.
Самец-победитель.
Вот теперь он ее поцеловал – деловито.
– Умница ты у меня. Довела дело до конца. Разъяснила ты
подпоручика?
– Там нечего разъяснять. Парень он храбрый, ловкий. И кобель
первоклассный…
Опанас на это и глазом не моргнул. Ей, правда, было уже все
равно – моргнет, не моргнет.
– Но дубина дубиной. Говорю тебе со всей определенностью:
этой дурьей башке ни за что не поручат вести важное дело. Исключено.
– Уверена? На сто процентов?
– На двести.
Тут он обнял ее по-настоящему, стал целовать, даже
предпринял попытку повалить на топчан, где давеча они предавались страсти.
– Пусти, – сказала Мавка. – А то меня вытошнит.
Он не очень-то и настаивал.
– Бедняжка, что ты вынесла… – У самого глаза прищуренные,
смотрят в сторону. О другом думает. – Но это было не напрасно. Теперь русские у
нас вот где!
Он потряс кулаком, но его мысль уже бежала дальше.
– Нимца нет. Значит, не будет и обратной эстафеты. По
уговору в этом случае пришлют дублера-инспектора, через двое суток. Сидеть без
дела я не стану… Скажи-ка, кохана, – Опанас ласково погладил ее по волосам, – а
на что, по-твоему, можно взять этого Романова?
– Ты хочешь его завербовать? – удивилась Мавка. – Офицера
русской контрразведки?
– Попытка не пытка. – Опанас азартно улыбался. – Раз он
способен втихомолку спустить соперника в выгребную яму, да еще хвастлив и глуп…
Неплохой материал для вербовки. Что посоветуешь? Ты по Романову теперь
специалистка. Деньги?
Она смотрела на него с мстительной усмешкой. Ловец
человеческих душ! Попадись на собственный крючок!
