Подполковник Козловский никогда не наблюдал императрицу
вблизи, даже когда служил в гвардейской кавалерии. Поэтому, забравшись в угол
кабинета и постаравшись слиться со шторой, он воззрился на открытую дверь с
любопытством.
Послышался сдержанный гул голосов. Летящим шагом, который
должен был знаменовать решительность и целеустремленность, вошла государыня.
Она была в наряде милосердной сестры, с большим, но очень простым медным
крестом на груди.
Главком склонил голову. Козловский вытянулся и спрятал
палку, чтоб не бросалась в глаза. Он стеснялся своей хромоты.
Впрочем, августейшая особа в его сторону не посмотрела.
– Здравствуйте, милый, здравствуйте, – сказала она генералу
с легким акцентом, но с совершенно русскими интонациями. – Ну что вы…
Это она не позволила поцеловать себе пальцы – взяла главкома
обеими руками за кисть и прижала ее к своему сердцу.
– Знаю, всё знаю. Великую на себя ношу взвалили, храни и
оберегай вас Господь!
Притянула плохо гнущегося генерала к себе, поцеловала в лоб.
«Зачем уж так-то?» – подумал подполковник. И заключил:
«Хочет быть душевной, по-русски. Старается». И стало ему вдруг жалко
повелительницу империи.
«Старик», деревянная душа, ни польщенным, ни растроганным не
выглядел. Мог бы хоть видимость изобразить, из уважения к сану и полу. А он:
– Ваше величество, стоило ли утруждаться. Я бы сам явился к
вам в вагон. Вот только дела срочные завершил бы…
В дверях и коридоре стояла многочисленная свита: военные в
больших чинах, какие-то штатские господа, дамы.
– Дорогой вы мой, разве сейчас до церемоний? – сердечно
молвила императрица. – Ну рассказывайте, что у вас происходит? Что наступление?
Обернувшись, она подала знак, и сопровождающие попятились.
Адъютант снаружи прикрыл дверь.
– Я молюсь за успех вашего великого начинания денно и нощно!
Как движется дело?
– Готовлюсь, ваше величество, – коротко ответил генерал.
Царица увидела карту с флажками. Подошла.
– Куда ударите? На Львов? На Перемышль?
Главнокомандующий изобразил простодушие – эта мина на его
надменном лице выглядела крайне неубедительно.
– Пока еще не определился. Вот, сами изволите видеть: веду
разведку на двадцати пяти участках.
Козловский не поверил собственным ушам. Лгать государыне?
Невообразимо!
– А когда решите?
– За 48 часов до начала операции, – сказал он твердо и не
отвел глаз от ее пристального взгляда.
После некоторого замешательства она спросила:
– Разве так бывает? Вы, верно, к чему-то все-таки
склоняетесь?
– То к одному, ваше величество, то к другому.
Ее величество вспыхнула. На бледных щеках проступили
красноватые пятна. С лица сползло выражение сердечности, и оно сразу стало
более естественным. Неприязненно, с горькой обидой царица смотрела на
полководца. Козловский переступил с ноги на ногу, ему хотелось провалиться
сквозь землю, только бы не присутствовать при затянувшейся мучительной паузе.
Движение привлекло внимание императрицы. Она взглянула на
незнакомого офицера. Он щелкнул каблуками – кивнула. Представлять подчиненного
главком не стал, ибо невелика птица.
– Всеподданнейше признателен за высокую честь, – сказал
Старик тоном, означавшим: шли бы вы с Богом, ваше величество, мешаете работать.
Князь снова поежился. А императрица – вот что значит
выдержка и королевское воспитание – улыбнулась грустно и снисходительно. «Знаю,
что меня не любят, – значила улыбка, – но Господь вам всем судья».
Из подвешенного к поясу ридикюля она вынула образок на
цепочке.
– Вы заняты, не стану больше отнимать у вас времени. Я,
собственно, хотела лишь вручить вам образок святого Николая-чудотворца. Пусть
он принесет вам победу.
Императрица повесила иконку на шею почтительно склонившемуся
генералу, вновь поцеловала его в лоб, но губами не коснулась. Перекрестила,
повернулась, вышла.
Страдая за нее всем сердцем, подполковник как можно громче
щелкнул каблуками и вытянулся прямее собственной трости. Не из угодливости, а
желая хоть как-то загладить грубость начальника. Но царица шла к двери, низко
опустив голову, и на офицера не смотрела.
– Все ей надо знать, – проворчал главком, когда они с
Козловским остались наедине. – Чего захотела! Направление удара ей сообщи.
– Но ведь императрица! – не сдержался князь.
И немедленно за это получил.
– Хоть сам император, – ожег его ледяным взглядом «Старик».
– Вы плохо меня слушали, подполковник. О направлении удара до самого последнего
момента будут знать лишь семь человек: вы, я, начальник моего штаба,
командующий и начштаба Восьмой армии, командир ударного корпуса и начальник
артиллерии. Ясно?
– Так точно, ваше высокопревосходительство!
– Ну, и еще Николай-чудотворец, разумеется. – Главком скосил
глаза на образок, поцеловал его и убрал под китель. – Но довольно лирики.
Смотрите вот сюда. – Указка уперлась в точку с надписью «мест. Русиновка». –
Именно на этом десятикилометровом отрезке близ местечка Русиновка мы
сосредоточим всю мощь артиллерии и наш ударный кулак. Я выбрал участок фронта,
занимаемый «швейцарской» дивизией, потому что у австрийцев она считается
небоеспособной и оборона там слабо эшелонирована.
От груза новостей, от нервной сцены, свидетелем которой он
только что стал, Козловский несколько смешался. «Какой еще швейцарской? –
подумал он. – Швейцария вступила в войну и прислала нам дивизию? Не может быть,
я бы знал!»
– Виноват?
– 74-ой пехотной, – нетерпеливо пояснил генерал.
Князю стало стыдно собственной несообразительности. 74-ая
пехотная дивизия была укомплектована из питерских швейцаров и дворников,
которых на исходе второго года войны мобилизовали в действующую армию. Про это
соединение рассказывали, что окопы там чисто выметены, в блиндажах и землянках
ни соринки. Везде царит идеальный порядок. Только в атаку дивизия ходить не
любит. «Ура!» кричит громко и дружно, а из траншей не вылезает.
– В последние двое суток «швейцаров» мы выведем в резерв, а
вместо них запустим гренадеров и сибирцев, – продолжил Старик. – Но до того
времени придется вам использовать их штатное отделение контрразведки. Вам
самому, повторяю, мелькать там незачем, это наверняка привлечет внимание
австрийских шпионов.
Он тяжело вздохнул и тоном скупого рыцаря, вынужденного
расстаться с дублоном, буркнул:
