– Зачем ему все это?
– Ну как же? Декадентствующие детишки при деньгах,
среди них много золотой молодежи, которая бесится со скуки. Кабаре «Ше-суа» –
предприятие тем более выгодное. А патриотическая трапезная обеспечивает нашему
дону Хулио хорошую защиту. Полиция пыталась привлечь его к ответу за шалости по
части сухого закона. Как бы не так, за парагвайского Ульяна Фомича заступились
влиятельные покровители.
Князь щелкнул пальцами:
– Идея! Я знаю, чего тебе не хватает, чтобы стать
настоящим эпатистом!
Он проковылял к реквизиту, взял небольшой ящичек, в котором
лежали тюбики и кисточки.
– Ты что, Лавр? Решил живописью заняться?
– Почему «решил»? – Ротмистр ловко давил на
палитру краски. – Три года отзанимался. Я, Лешенька, ходячее кладбище
разнообразных художественных талантов. Матушка мечтала вырастить меня тонкой
артистической натурой. Как я играю на рояле, ты слышал.
– Довольно паршиво.
– Это ты еще не видел меня танцующим. Учителя рыдали и
отказывались от двойной оплаты. На полковых балах дамы бледнели, когда я их
приглашал на вальс или мазурку. Но спасибо хромой ноге, с танцами
покончено. – Козловский рассматривал прапорщика с видом Микеланджело
Буонаротти, готовящегося отсечь от глыбы мрамора всё лишнее. – В живописи
я преуспел больше, чем в музыкальных искусствах. Особенно мне удавались сеансы
с натурщицами. Я тебе как-нибудь нарисую ню – пальчики оближешь. В училище и в
полку это умение снискало мне большую популярность среди товарищей.
Влажная кисточка запорхала по Алешиному лбу.
– Щекотно!
– Не дергайся!..Вот теперь то, что надо, –
удовлетворенно объявил князь. – Хоть на салоне выставляй. Эй, Саранцев!
Притопал старший филер.
– Как тебе?
Саранцев почмокал губами.
– Подходяще. Талант у вас, ваше благородие.
– Где тут зеркало? – нервно спросил Романов,
поднимаясь.
Но зеркала в пустой квартире не было.
А тут и телефон зазвонил.
– Ваше благородие, снова Зайкин. Девица идет по
Девятнадцатой линии в сторону Большого проспекта! Наши ее ведут!
– Спускаемся в подъезд!
Последние инструкции ротмистр давал уже на лестнице.
– …Ну а если что, просто пали в потолок. Услышим
выстрел – через минуту будем. И помни: главное для тебя не Шахова, а ридикюль.
Глаз с него не спускай!
Фас-контроль
Подъезд небогатого дома, где квартируют мелкие чиновники,
приказчики, портовые служащие. Чисто, но обшарпанно, и ничего лишнего: ни
лепнины, ни медных блях на перилах, на потолке не люстра – обычная лампочка, да
и ту филеры вывернули, чтоб нельзя было заглянуть с улицы. В подъезде сумрак,
торопливый разговор вполголоса.
– …Врач из больницы Штейна, где лечат нервнобольных,
алкоголиков и наркоманов, про Алину Шахову рассказал следующее… Сейчас, я в
книжке записывал… Не видно ни черта! Подвинься, Лёша, свет загораживаешь.
«Извращенно-акцентуированная личность. Типичный продукт нынешней моды на
имморализм. Неизлечима и не желает излечиваться». В общем, девица не подарок.
Писхиатр сказал, что рано или поздно она себя обязательно угробит. Снова
вскроет вены или снотворного наглотается. Если до того не окочурится от слишком
большой дозы морфия.
Козловский говорил и посматривал в стекло. Шахова должна
была появиться слева и пройти аккурат мимо двери подъезда. Чтобы не вызывать
лишнего любопытства соседей, князь оделся бедненько-скромненько, в паршивую
тройку с бумажной манишкой, засаленный котелок, стоптанные штиблеты.
– Идет!
Он отпрянул в тень.
Мимо – Алеша едва успел рассмотреть – процокала каблучками
барышня, похожая на экзотическую птицу. Что-то очень тонкое и ломкое, в черных
перьях и крылообразной пелерине. Глаза резануло нечто ярко-оранжевое – кажется,
боа.
– Видал? Ридикюль она держит под мышкой, –
прошипел ротмистр. – Фотопластина спрятана за подкладкой. Горничная
обнаружила. Ты понял, что ридикюль – главное? Das Fisch
[1]
клюнет на него.
– Понял, понял. Ну, я пошел.
Выскользнув из двери, Алексей декадентской, то есть вялой и
разболтанной походкой двинулся по направлению к бывшему складу роялей.
Прохожие от него шарахались.
– Мама, гляди, клоун! – радостно пропищал
мальчуган. Мамаша дернула его за руку.
Бабка в платке перекрестилась:
– Оссподи, страсть какая!
Романов оглянулся на подъезд, где в окошке торчала усатая
физиономия князя. Тот показал большой палец: не робей, всё отлично.
Ну, поглядим.
Под скорбными готическими буквами покойной фирмы «Бекер»
висела другая вывеска, украшенная разноцветными лампочками.
«ДЬТИ ЛУНЫ»
КЛУБЪ-КАБАРЕ
Под названием – изображение воющих на луну волков, каких-то
могилок с крестами. Ниже вкривь и вкось выведено: «Оставь надежду всякъ сюда
входящiй!» И, будто этого мало для отпугивания посетителей, перед входом еще
торчал огромный рогатый-хвостатый черт в черном трико со страшными, налитыми
кровью глазами. Он, видно, и решал, кого пускать в клуб, а кого нет.
Девица Шахова не устрашилась адского создания, прошелестела
мимо него своими размашистыми юбками, не задержавшись, а черт приветственно
помахал ей ручищей.
Следом к дверям приблизились еще двое. Молодой человек в
сутане до пят и остроконечной шляпе, над которой реял воздушный шарик, вел за
руку девицу в платье из рыболовной сети, увешанной не то настоящими, не то
марлевыми водорослями. На распущенных волосах русалки белел венок из кувшинок.
Ни в одно мало-мальски приличное заведение такую парочку не пустили бы, а черт
сказал им (Романов был уже недалеко и услышал):
– Здравствуй, брат. Здравствуй, сестра. Заходите.
Но когда двое совершенно презентабельных господ в хороших
визитках и котелках, заинтригованные вывеской, попробовали войти, поперек
дверного проема косо лег трезубец.
– Шли бы вы отсюда, – мрачно сказал черт. –
Нечего вам тут делать.
– Это почему еще? – захорохорился один из мужчин,
но посмотрел снизу вверх на нехорошие глаза привратника и попятился.
– Плюнь, Мишель! – тянул его второй. – Это
какой-то шалман. Охота тебе сидеть с хамьем? Тут за углом есть кафешка –
прелесть.
