– Сейчас… Она вышла в 11.10 и вернулась через двадцать
одну минуту, с пустыми руками. Микстуры в аптеке не оказалось.
Козловский поднял палец, прося разрешения вставить слово.
– По сводке наружного наблюдения видно, что из подъезда
она не выходила.
Подполковник болезненно улыбнулся:
– Конечно, не выходила. И не собиралась. Ей нужно было
сделать звонок. Из дома телефонировать она не могла, но внизу, в швейцарской,
стоит аппарат. Улучить момент для звонка нетрудно. Швейцар часто отлучается
проводить кого-нибудь из жильцов до экипажа.
– Так точно. – Князь смотрел в записи. – В
11.16 ливрейный сажал в ландо даму с багажом. И потом, в 11.23, выходил принять
чемодан у господина в вицмундире Министерства путей сообщения.
– Это статский советник Сельдереев, с третьего
этажа. – Шахов опустил голову. – И последнее, что я должен вам
сообщить… Час назад, когда я выходил из дома, я прощупал ридикюль. За
подкладкой лежит что-то квадратное…
Его превосходительство переглянулся с помощниками.
– Ну-с, господа, наживка снова насажена. Схема
благополучно сфотографирована, германский резидент извещен. На этот раз шпионка
явно торопится, хочет передать снимок сегодня же.
Как подполковник ни крепился, но слова «шпионка» не
выдержал.
– Не называйте ее так! Алина не шпионка! Ее чем-то
запугали, ее запутали!
– Скорее, посадили на наркотический крючок, –
сказал ротмистр со всей мягкостью, на какую был способен.
А генералу было не до отцовских переживаний. Начальник
контрразведки неделикатно щелкнул пальцами.
– Что ж, исполним нашу репризу на бис. Надеюсь, с
большим успехом, чем в прошлый раз. Как наш солист, готов?
Он шутливо воззрился на прапорщика, который скромно сидел в
сторонке и помалкивал.
– Готов, ваше превосходительство! – вытянулся
Романов. – Осталось только глаз на лбу пририсовать.
Он был в полной экипировке, только сменил желтую блузу на
такую же небесно-голубого цвета.
Глядя на эпатиста, Жуковский расхохотался.
– Как это вас в штаб Жандармского корпуса пропустили?
– С трудом, ваше превосходительство…
– Пришлось мне за ним спускаться, – тоже смеясь,
объяснил ротмистр.
Скрипнув ремнями, из кресла поднялся Шахов.
– Господин генерал, прошу извинить, что порчу общее
веселье, но я все-таки скажу… – Его лицо подергивалось, но голос был
тверд. – Это невыносимо… Подло, наконец. Вы понуждаете меня участвовать в
сговоре против собственной дочери! Рисковать ее жизнью!
Веселые морщинки на лице генерала разгладились, вместо них
прорисовались другие – жесткие.
– Нет, подполковник. Я даю вам возможность спасти вашей
дочери жизнь. Вам известны законы военного времени. Тут пахнет не тюрьмой, а
виселицей, без снисхождения к возрасту и полу.
Для наглядности он еще и чиркнул пальцем по горлу.
Алексей представил себе картину. Стоит Алина со связанными
за спиной руками. На нее натягивают саван. Накидывают веревку, стягивают на
тонкой шее. Раскрывается люк в полу эшафота, хрустят сломанные позвонки.
Он содрогнулся.
Смертельно побледнел и Шахов. Осел в кресло, закрыл лицо
руками.
– Боже, боже… – послышалось его глухое
бормотание. – Сижу в шпионском ведомстве и докладываю, как шпионил за
собственной дочерью-шпионкой…
Брови Жуковского сдвинулись еще суровей.
– Что-что?! В каком ведомстве?
– Ваше превосходительство, позвольте? – поспешно
произнес Романов, чтобы отвести грозу от несчастного подполковника.
– Говорите, прапорщик.
– Владимир Федорович, я познакомился с Алиной Шаховой.
Немного узнал ее. Она… она в сущности неплохая девушка. Даже, можно сказать,
хорошая… Она не понимает, что творит. Она больна. Совсем больна. Ее нужно не
судить, а лечить.
– Это будет решать медицинская экспертиза, –
ответил Жуковский, но уже чуть менее сердито.
Скотина Козловский негромко, но явственно протянул:
– Певец-то наш опять втрескался.
Не удостоив глупую реплику ответа, Алексей продолжил:
– Я что думаю, ваше превосходительство. А может быть,
господин подполковник поговорит с дочерью начистоту, по-отцовски? Мне кажется,
если с ней правильно поговорить, она всё расскажет. Это ей зачтется как
признание. Выйдет проще и надежней, чем расставлять сети непонятно на кого.
Он вопросительно посмотрел на Шахова.
Тот горько покачал головой:
– Увы, молодой человек. Я бы очень этого желал, но
ничего не получится. Мы с Алиной слишком отдалились друг от друга. Я для нее –
неодушевленный предмет. Средство для добывания наркотика. Если ваше
превосходительство позволит, я расскажу один недавний случай… Простите, что
отниму время, но это поможет вам понять… – Он сделал неопределенный жест.
Хрустнул пальцами. – В прошлом месяце у Алины был день рождения. Моя
покойная жена была воспитана в лютеранстве, и у нас в семье отмечали не
именины, по-русски, а дни рождения. Вдруг вспоминаю: семнадцатого у Алиночки
день рождения. В прошлом году, каюсь, я про это забыл – было не до того. Даже
не поздравил. Думаю, нужно искупить вину. Купил ей подарок – дорогой, за два
года сразу. Вручаю, поздравляю. А она в тот день была особенно нехороша.
Смотрит на сверток без интереса, на меня – будто впервые видит. Кривит губы.
Спрашивает: «А вы имеете какое-то отношение к факту моего рождения?» На «вы»
она меня уже давно называет, я привык. Но здесь, конечно, был уязвлен. Более
всего тем, что она даже не пыталась меня оскорбить, а казалась искренне
удивленной. Я попробовал перевести в шутку: «Никаких сомнений. Ты родилась
ровно через девять месяцев после свадьбы». Она очень серьезно выслушала,
кивнула и вдруг говорит: «Если я появилась на свет благодаря вам, то будьте
прокляты». Вот такие у нас отношения. Сердечность дочь проявляет, лишь когда ей
нужно проникнуть ко мне в кабинет с известной целью.
Подполковник криво улыбнулся, а Романов вспомнил, как Алина
говорила про отца: «что-то такое сверкнет серебряным плечом, дохнет табаком».
Пожалуй, идея закончить дело по-семейному действительно не годится.
– Не забывай, Алеша. Она морфинистка, – серьезно,
без подтрунивания сказал князь. – У этой публики нет своей воли, они живут
от дозы до дозы. Все прочее для них – дым, мираж.
Конец обсуждению положил Жуковский:
– Ротмистр абсолютно прав. Наркоманы непредсказуемы и
ненадежны, но при этом очень хитры и изобретательны. Шахова может наврать отцу,
наплести небылиц, а сама предупредит резидента, и дело будет провалено. Нет,
господа, продолжаем лов на живца. Только уж вы, Романов, не оплошайте. От
ридикюля не отходить ни на шаг, что бы ни случилось. Это приказ, ясно?
