Казалось бы, при таком навязчивом наблюдении затея освободиться изначально обрекалась на провал. Правда, были минуты (во время визитов неизвестной особы и сервировки журнального столика), когда свет в комнате выключался, и видеть Игоря, естественно, никто не мог. Но в это же самое время под натяжением тросиков кисти его рук отдалялись друг от друга, что практически исключало работу «отмычкой».
Не могли его видеть разве что под кроватью. Но, заберись Игорь под кровать, у надзирателей моментально возникнет вопрос, что он там забыл? И стоит им нажать кнопочку, как тросики выволокут его обратно.
Стоп! А для чего, собственно, прятаться целиком, если достаточно спрятать только руки?! Вот же он, журнальный столик, на который можно якобы в задумчивости опустить голову, в то время как руки держать под ним и спокойно ковыряться иголкой в наручниках. Это ни у кого не вызывет подозрений, и в таком положении можно оставаться хоть час, хоть два. Главное, все делать естественно и, конечно, все хорошенько продумать. Ведь освободиться только от наручников мало. Затем нужно выбраться из камеры, а затем и с «территории, принадлежащей частному лицу». И еще неизвестно, что и кто будет поджидать беглеца за этой территорией…
Но сначала – наручники. Правда, и с открытием обычным ключом обычного замка у Игоря почему-то не всегда все ладилось. А здесь предстояло тонкой, готовой вот-вот согнуться иголкой одолеть специально противостоящий этому механизм. Да к тому же, не глядя, на ощупь, работая исключительно кончиками пальцев, чтобы враги не заподозрили хитрость в действиях человека, склонившего от горя голову на журнальный столик и опустившего под него скованные руки.
Эх, были бы у него руки покойного Крутова! Сам же Игорь, хоть убей, ничего не мог сделать. Только в кровь исколол пальцы. Это было плохо. Заметь ранки Марья, у нее сразу возникло бы подозрение. Чтобы этого не произошло, в следующий ее визит надо будет не разжимать кулаки. А пока – продолжать попытки открыть проклятые наручники.
* * *
Злость – всегда плохой помощник. Но у любого не окончательно отупевшего человека, если его труд, его страдания не приносят хоть маломальского результата, если ничего к чертям окунячьим не получается, рано или поздно должен наступить предел терпения. Игорь сломался через двое суток. Вернее, сначала сломался сам значок, а потом уж он…
К тому времени на исколотых подушечках пальцев не осталось живого места. Но, не обращая на это внимания, Игорь понуро сидел за столиком и машинально ковырялся иголкой в маленькой скважине левого наручника. Ковырялся, переваривая осадок, оставленный после очередного визита Марьи.
С каждым разом ее фантазии становились все более необузданными и жестокими, превращавшимися в настоящую пытку. При виде ее внутри Игоря начинало все кипеть. Когда Марья приближалась к кровати, он твердо знал, что, окажись ее горло в пределах досягаемости, его зубам хватило бы секунды, чтобы его перегрызть – так сильна была кипевшая ненависть.
И в то же время этой женщине достаточно было прикоснуться к нему хотя бы пальцем, а ноздрям уловить запах ее тела, как инстинкт мужской силы просыпался вопреки желанию. И как Игорь ни противился этому, сделать с собой ничего не мог.
Безуспешно пытаясь вскрыть наручники, Игорь с ужасом успел подумать, что ее посещения и впрямь могут стать для него своего рода сексуальным наркотиком, как вдруг показалось, что кончик иголки немного углубился в какое-то отверстие. Игорь надавил сильнее, и игла проникла еще глубже. Еще одно усилие и… послышавшийся хруст оборвал надежды на освобождение.
Иголка сломалась сразу в двух местах: у самых пальцев и чуть выше части, погруженной в скважину. Причем обломанная средняя часть почти наполовину вонзилась в большой палец. Опрокинув столик и воздев руки к потолку, Игорь заорал во всю глотку. Заорал, вкладывая в крик и боль, и досаду, и злость, и все свое несчастье.
И сразу же тросики с наручниками дернулись. Да так, что он чуть не выронил свой кастрированный значок. Тросики потащили его на проклятое ложе, чтобы в очередной раз на нем распять…
* * *
Игорь правильно сделал, сохранив сломанный значочек. Открыть им наручники не удалось, но у металлического судачка имелся еще растопыренный спинной плавник с довольно острыми краями который, при определенной доли фантазии можно было использовать как крошечную пилку.
Когда всего лишь через час после скрябания плавником по тросику на нем появилось микроскопическое углубленьице, Игорь вновь поверил в шанс на спасение.
Теперь Игорю было жалко времени. Оно тратилось на сон, на еду, на Марью и на ее невидимую последовательницу. Остававшиеся часы, минуты и секунды он посвящал возюканию импровизированной пилкой по проклятым кандалам. Он сбился со счета, сколько дней находился в одиночной секс-камере, но чувствовал, что затягивать с освобождением нельзя.
Вот на левом и правом тросиках стали заметны довольно глубокие бороздки. Игорь старался сделать так, чтобы по глубине они были приблизительно одинаковыми и уже не исключал возможности их одновременной поломки при определенном изгибе и нажатии. Правда, плавник судачка тоже стесался почти до половины, но пока держался и продолжал делать свое дело. Сжимая его в измученных пальцах, Игорь прикидывал, в какое время лучше всего сделать попытку освободиться. Самым подходящим был момент, когда в камере гас свет. Игорь надеялся, как только однажды это произойдет, рывком сломать тросики, после чего «гостья темноты» окажется в его власти. А затем… Затем будет видно.
В отличие от Марьи неизвестная гостья (хотя Игорь был почти уверен, что это Клео) с каждым посещением становилась все нежнее. Своими ласками она словно старалась компенсировать мучения пленника, доставляемые младшей сестрой. Вот только во время этих ласок руки Игоря все равно оставались прикованными, и поэтому в темноте он чувствовал себя ненамного лучше, чем при свете.
Пойманной рыбе тоже безразлично, какие руки – грубые или нежные – держат нож, отрезающий ей голову…
* * *
Левый тросик лопнул неожиданно. «Гостья темноты» впервые за все свои визиты поцеловала Игоря в губы. Поцеловала страстно, буквально впилась в них своими губами, и ее язык, разжав зубы, проник ему в рот. Игорь машинально ответил на поцелуй, который затянулся, и судороги наслаждения сотрясли тело невидимой партнерши. Поддаваясь и отвечая на эти движения, Игорь чересчур напряг руки, и этого хватило, чтобы один из тросиков бесшумно лопнул.
Впервые за последние несколько дней левая рука оказалась свободной. Но для Игоря это была только полусвобода, ведь правая рука так и оставалась прикованной, сколько он ее ни напрягал и ни дергал. «Гостья темноты» оторвала губы от губ Игоря и начала отстраняться, и тогда он вцепился ей в волосы и одним усилием перевернулся вместе с ней так, что теперь оказался сверху, а ее голова попала в кольцо его рук. И тут же накрыл ее губы своими, но не ради получения удовольствия от поцелуя, а ради того, чтобы не дать ей возможности кричать.
Игорь ожидал, что она начнет сопротивляться: извиваться под ним, брыкаться, возможно, попытается укусить. Но вместо этого «гостья темноты» обхватила его руками и ногами и сжала с такой силой, что спине стало больно. И кусать она его совсем не собиралась, а, наоборот, принялась целовать и целовать, да так крепко, что Игорю стало не хватать воздуха. Поэтому, когда поцелуй наконец закончился и их губы разъединились, ему потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дух.
