Винты закрутились быстрее. Солдаты бросились врассыпную.
– Как мыши от кота, – рассмеялся главковерх.
Молодецкий аэроплан ему явно нравился.
Крылов незаметно подмигнул конструктору: не тушуйтесь, всё
идет хорошо. Вынул белый платок, дал Рутковскому отмашку на взлет.
В салоне «Муромца» были готовы. Командир сунул в рот
незажженную папиросу. Второй пилот Шмит надел огромные очки, специально для
смотра одолженные у знакомого шоффэра. Поручик Лучко из суеверия поплевал на
затвор пулемета. Механик Степкин потрогал шнурок своей иерусалимской ладанки и
сотворил крестное знамение.
– Сначала корабль произведет стрельбу по
мишеням, – докладывал Крылов. – Потом, поднявшись на максимальную
высоту, исполнит на снижении фигуры пилотажа. «Бочку», атаку с пикирования,
«петлю Нестерова».
Главнокомандующий неопределенно промычал – эти термины ему
были неизвестны.
– Для «петли Нестерова» машина слишком тяжела. Сорвется
в штопор, – усомнился генерал Боур.
– У штабс-капитана Рутковского вряд ли, ваше
превосходительство, – вежливо ответил полковник, опередив возмущенный
протест конструктора.
Всё шло, как по маслу
«Илья Муромец» в два счета сшиб пулеметным огнем все мишени.
Хитрую безоткатную пушку с него убрали, вместо нее установили второй пулемет,
«гочкис». И правильно сделали. Когда в «максиме» перекосило кассету с
патронами, летчик-стрелок просто переместился к «гочкису». На земле короткого
перерыва в стрельбе даже не заметили.
– Отменно, отменно, – повторял великий князь,
глядя в небо то через бинокль, то просто так, из-под ладони. Взгляд у его
высочества был орлиный – дальнозоркий.
Конструктор ободрился, даже позволил себе с насмешкой
поглядывать на враждебных генералов – у тех вид был так себе.
– Отменно, – повторил Никник, провожая движением
бинокля падающий воздушный змей, из которого эффектно сыпались клочья горящей
пакли. – Нам бы такую птичку в турецкую войну. Да ударить по Плевне огнем
из-под облаков, а, господа?
В свите почтительно засмеялись.
– Вверх пошел, – сообщил Крылов. –
Запланирован подъем до четырех тысяч метров!
– Дались вам метры, полковник. – Ненужных заимствований
у заграницы Николай Николаевич не одобрял. – Чем русские сажени нехороши?
Начальник Авиаканца сразу же воспользовался оплошностью
Крылова:
– А на подъеме он все-таки тяжел. Посмотрите, ваше
высочество. Как медленно набирает высоту! С «мораном» никакого сравнения.
– Вы находите? – Главковерх скосил глаза на
второго специалиста.
Тот важно кивнул:
– А дирижабль поднимается еще быстрей.
– Неправда! Неправда! – шептал конструктор. –
Не слушайте их, императорское ваше высочество!
А в воздухе происходило вот что
Странно смотреть на высочество с высоты, пришла в голову
штабс-капитану Рутковскому странная и, вероятно, даже предосудительная мысль.
Следующая была еще менее почтительной: с пятисот метров свита
главнокомандующего была похожа на обсиженную блестящими мушками навозную кучку
посреди зеленого луга. Вот так же и Всевышний взирает на власть земную с небес,
подумалось командиру нечто уж совершенно невообразимое, так что он встряхнулся
и заставил себя сосредоточиться на полете.
– Идем до потолка. Утеплиться!
Все надели кожаные куртки на меху, а некоторые особенно
зябкие предприняли еще и дополнительные меры предосторожности. Лучко надел
пуховые варежки, его работа на сегодня закончилась, стрелять больше не
придется. У Шмита была чувствительная кожа, он натер свои румяные щеки мазью
«Веселый лыжник». Степкин поверх всего нацепил ватную безрукавку.
– Что двигатели, Митрофан Иванович? – спросил
Рутковский, зная, что механик умеет на слух уловить малейшую неисправность.
– В порядке, Федор Сергеевич.
– Ну, с Богом.
Корабль пошел на вираж, плавно ввинчиваясь в синее небо. За
высотомер сегодня отвечал Шмит – надо же было чем-то занять мальчика.
– …Тысяча. Тысяча сто. Тысяча двести, – монотонно
докладывал он.
Аэроплан вел себя умницей. Рутковскому казалось, что машина
идет вверх сама, а он лишь сопровождает ее движение поворотами руля и нажатием
педалей.
Командир оглянулся на экипаж.
Жора Лучко блаженно улыбался – предвкушал, как
славно-полноправно сегодня напьется после смотра.
Второй пилот не отрывал глаз от прибора, преисполненный
важности своего задания.
– Две сто. Две двести. Две триста. Две четыреста…
Митрофан Иванович слушал машину, пыхтя от сосредоточенности.
– Степкин, плесни чайку, – лениво пошутил стрелок.
Узкоголовый, круглый в своей пухлой безрукавке механик
действительно был похож на кипящий самовар.
Шмит прыснул и доложил:
– …Две пятьсот.
Днем ранее
– Ну, легкого взлета, мягкой посадки, –
напутствовал полковник «Михаила Юрьевича Долохова» и с удовольствием посмотрел,
как легко и красиво взлетает американский циркач. Этот на завтрашнем смотре уж
точно не подведет.
Аэроплан марки «вуазен-5» Зепп выбрал не столько из-за
летных качеств, сколько из-за устройства кабины. Модель была нестандартная,
первоначально предназначавшаяся для авиашколы и полетов с инструктором, поэтому
сиденья располагались рядышком. Фон Теофельс желал лично руководить
экспериментом.
Тимо раскрыл фибровый чемоданчик, в котором размещалась
целая мини-лаборатория: склянки, алюминиевые коробочки, бутылочки, проводочки –
много всякой всячины.
– Я буду лететь очень ровно, – крикнул
Зепп. – А ты смотри, не расплескай. Не то сам знаешь.
Этого можно было не говорить. Ручищи Грубера по ухватистости
поспорили бы с самым надежным зажимом.
– Берешь пирофор «Файерблиц» – это ячейка XIX,
левая. – Сейчас гауптман говорил по-немецки – дело серьезное, да и кто в
воздухе подслушает. – Он подойдет в самый раз – и по эффекту, и по цвету.
Проблема – правильно подобрать емкость.
Помощник взял склянку, наполненную желто-бурой жидкостью. К
резиновой пробке была прикреплена резиновая трубочка.
– Ставь штативы!
Чемоданчик, лежащий на коленях Тимо, моментально превратился
в лабораторный столик, в котором были установлены маленькие штативы с четырьмя
пузырьками примерно одного размера, но с разной толщиной стекла.
Очень осторожно Тимо наполнил их все пирофором, следя, чтоб
ни одна капелька самовоспламеняющегося вещества не вошла в соприкосновение с
воздухом: тщательно герметизировал пузырьки дополнительными заглушками,
подсоединил трубку к первому, наполнил, закупорил; проделал ту же операцию со
вторым, третьим, четвертым.
