Я живу в Страхилице почти около двух лет. Стала привыкать к туркам и их образу жизни. Каких имен я не услышала – некоторые невозможно запомнить, они ни с чем не ассоциируются…
И вдруг – Софи Бехер. Кто такая? Почему не знаю?
Но то, что эта женщина не имеет никакого отношения к моей варненской истории, – это точно. В той семье, в которой я оказалась, промышляют белыми русскими женщинами. Русскими. Такими, как я.
Я взяла в руки конверт. Поднесла и вдохнула запах. Он пах дождем, этот волшебный немецкий конверт. Что в нем? Очередное приглашение в новую жизнь, где эту самую жизнь у меня снова попытаются отнять? Если в Варне у меня собирались сначала выдернуть золотые коронки (которых у меня, к счастью, не оказалось), потом удалить внутренние органы, а чехол моей неудавшейся жизни – мое пустое, ничего не стоящее в смысле трансплантации тело, выбросить на помойку, на съедение диким собакам, то что предлагается мне на этот раз, да еще в далеком и неизвестном мне Мюнхене.
Я не успела вскрыть конверт, потому что услышала за окно радостный вопль:
– Ната!
Это была Нежмие. Я распахнула дверь, впустила ее, мокрую, с горящими глазами, в теплую кухню, мы обнялись. Вернее, обнимала только я, потому что ее руки были заняты, они обнимали нечто плоское, круглое – тарелку вполстены?!!
Она осторожно положила это «плоское, круглое», завернутое в несколько слоев испанской газеты на стол и счастливо вздохнула:
– Вот!
Это была красивейшая из всех настенных тарелок, которые мне только пришлось увидеть (турецкие, в Стамбуле, расписанные всеми оттенками голубого, синего и оранжевого не в счет, как и португальские, расписанные гигантскими земляничинами и лимонами): белая с перламутром, терракотово-красными цветами и бежевыми диковинными растениями плюс темно-синие, для контраста, вкрапления… Словно художник рисовал свой сон, свою душевную цветовую гамму… В моей убогой кухне поселилась часть Андалусии: Нежмие высыпала на стол горсть крупных океанских ракушек, выложила две белые, украшенные рисунком, состоящим сплошь из незрелых олив, скатерти… А если, подумалось мне, вспомнить о пахнущем дождем голубом конверте из Мюнхена, тогда и вовсе жить можно… Пусть без Москвы, без моей уютной комнаты в родительской квартире на Цветном бульваре, без всего того милого сердцу и глупого, что и составляло, по сути, мою молодую, отчаянную жизнь…
Я предложила Нежмие кофе, она отказалась, сказала, что дома ее ждут, что ей еще надо мыть детей, укладывать их спать… Я видела, как была она счастлива своей встречей с семьей, как знала и то, насколько хрупка эта ее семейная жизнь…
– Смотри. – Тоненькая, на вид весившая килограммов пятьдесят, сильно загорелая и жилистая Нежмие (выкрашенные хной темно-медные кудрявые волосы заколоты на затылке), в джинсах и синей куртке, похлопала себя по плоскому животу: – Шишка…
Значит, большой живот, растолстела… Я смеялась. А она быстро, проглатывая слова, говорила о том, что ради экономии она покупала в огромных супермаркетах Божужоса только дешевые печенья, упаковки кексов-магдаленок (двадцать штук 1,30 евро), только ими и питалась, растолстела вот…
Я даже не успела показать ей конверт (а она и не заметила), как она ушла. Упорхнула, в дождь, в темень… Она храбрая, эта Нежмие, ничего не боится: ни темноты, ни тирана-мужа, распускающего руки, ни холода, ни тяжелой или грязной работы, ни новых стран, пугающих других людей своей неизвестностью, незнанием языков, отсутствием знакомых… Она как птица, готовая выпорхнуть в любую сторону, подняться до небес и смело лететь навстречу неизвестности – только бы подальше от нищеты, от унижений…
Я взяла в руки сложенную в несколько раз тяжелую белую, в зеленых оливах, скатерть и прижала к груди – попыталась представить себя живущей в Испании, в большом белом доме – с мужем, детьми… Картинка как-то не вырисовывалась. Но в Испанию хотелось. Быть может, потому, что Нежмие мне и в прошлый раз много о ней рассказывала, радуясь тому, что есть кому рассказать о том, что ей было близко и что она так любила. Она жила воспоминаниями о красивой и солнечной Испании от поездки до поездки – от кампуса до кампуса.
[3]
Я взяла нож и распечатала конверт.
4
Варна, 2005 г.
Елена и Константин Вьюгины сидели в небольшой, с низким потолком, комнатке старого дома в пригороде Варны, окруженные незнакомыми людьми, которые теперь назывались почему-то их родственниками, и смотрели плохо снятый видеоматериал: свадьбу их дочери.
Была жара, Елена, запакованная в тесный розовый костюм, пыталась ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что все то, что она видит, – правда. И это чучело на экране, одетое в белое платье, украшенное красными цветами и с большим же цветком на голове, – ее единственная дочь Наташа? А смуглый суховатый парнишка с черными глазами, одетый в белый неуклюжий костюм, – их зять Тони.
Муж Лены, Костя, сидел по левую руку от представителя генерального консульства России в Варне, то и дело посматривая в его сторону, чтобы увидеть выражение лица этого молодого человека.
Они прибыли сюда спустя ровно год с тех пор, как Наташа сбежала из дома, чтобы выйти замуж за какого-то Тони из Варны. Познакомилась она с ним по Интернету, влюбилась, сначала он приехал в Москву, буквально на пару дней, даже не зашел познакомиться с родителями, вскружил девчонке по-настоящему голову и исчез. Долго не писал, Наташа смотрела на экран компьютера с отстраненным видом, и ее было жаль… А потом вдруг объявился, снова засыпал ее сообщениями, пока наконец не предложил выйти за него замуж. Молодые сговорились, и Наташа уехала. Тайно. Знала, что ее будут отговаривать. И где только денег взяла на дорогу? Не Америка, конечно, но и до Болгарии надо как-то добраться. Может, этот самый Тони выслал?
Сначала она написала им письмо, что вышла замуж, что у нее все хорошо, просила прощения. А потом исчезла. Телефоны ее молчали, на письма никто не отвечал. И это было для Наташи неестественным. Конечно, она могла сбежать, это в ее характере, но чтобы не давать о себе знать? Нет… С ней что-то случилось. Первый звоночек: телефонный – мама, пришлите, пожалуйста, тысячу долларов, я заболела… Потом, через месяц – то же самое. Что-то по-женски. Выслали и на этот раз… А потом звонил уже муж, Тони, сказал, что с Наташей все в порядке, просто ее надо бы привезти из клиники Св. Анны из Софии в Варну. На это тоже нужны деньги.
В итоге в течение года родители отправили в Варну около пятидесяти тысяч долларов… И все как в песок, сухой черноморский песок… Забили тревогу. Вьюгины вылетели в Варну, нашли консульство, объяснили ситуацию, плакали оба, было страшно… Подключили полицию…
Время шло, родители сняли квартиру на окраине Варны – не хотели уезжать до тех пор, пока не выяснится, жива ли дочка.
И вот произошло невероятное: утренний неожиданный звонок на их российский телефонный роуминговый номер:
