Нет, ну, в конце концов, на кой хрен, выражаясь генеральским языком, тому нужна Москва и родственные отношения с каким-то отставным генералом, если есть замечательная возможность зажить вообще свободно и безбедно? То есть купить себе дом в Испании, развестись с опостылевшей женой, плюнуть на свое генеральское прошлое и заняться настоящим – в объятьях великолепной любовницы? Значит, не все так просто и в чем-то сильно сомневается Алексей Кириллович. И само сомнение в его деле нельзя трактовать в пользу подозреваемого, – вопреки привычным нормам законности…
Александр Борисович стал продумывать уже четвертый и пятый пункты подготовки, но его сосредоточенные размышления прервал сигнал мобильника. Посмотрел на экран: звонил Вячеслав Иванович. Ну, наконец-то… разродился!
Новости от Грязнова были, с одной стороны, хорошими, а с другой – так себе, скорее скверными. Подозрения о волосатой лапе подтвердились. Но если «важняк» согласится свидетельствовать против генерала и своего прокурора, этот акт, разумеется, в любом случае, даже в самом лучшем, станет концом его карьеры. Если не гораздо большего. Готов ли он к этому? Славка не был уверен… Турецкий – тоже. А чего, собственно, они хотели? Чтобы Егоркин сам подписал себе приговор? Но ради чего он станет это делать? Разве его дочери грозят какие-то непредсказуемые неприятности? Разве она имеет отношение к служебным делам своих «ухажеров»? Никакого, кроме… ну, пусть сугубо личного. Но в последнем нет состава преступления. Зато, чем бы ни кончилось их соперничество, ни генерал и ни прокурор, имея у Людмилы свои интересы, не захотят лишать себя удовольствия. Один – постоянного, а второй – страстно желаемого.
В конце концов, почему-то подумалось Турецкому, если Людмила станет поступать умно, а не под воздействием случайной эмоциональной вспышки, она сможет заставить этих дружков «пересобачиться» между собой до такой степени, что вся их подноготная выплывет наружу. А там – жены, общественное положение, резонанс. Губернатор есть, между прочим. Но такой шаг с ее стороны не сможет заранее предрекать успех. Они ж – тертые калачи, просекут ее действия, и тогда тема отпадет сама. Навсегда. И вместе с Людмилой… Нет, для нее это тоже – не вариант.
Рассказанное Грязновым выглядело следующим образом. «Вспыхнув и возбудившись» в начале беседы, Егоркин потом как-то завял, устал, что ли, но при этом будто как-то успокоился и за судьбу своей дочери, хотя повода не было. Ну, уедет и уедет. За границу все-таки, в Швейцарию, а не в какой-нибудь Мухосранск. Это – если рассуждать о перспективах ее отношений с генералом. А вот с прокурором будет похуже. Этому бежать некуда, да и незачем, ему просто любовница нужна, без всяких обоюдных обязательств. Каждый из этих двоих настойчиво добивается своей цели, и они просто вынуждены соперничать. Поэтому если, мол, умело вбить между ними маленький для начала, почти незаметный клинышек в виде неприятного каждому из соперников слуха, то они могут занять по отношению друг к другу крайние позиции. И, таким образом, все у них закончится взаимным пожиранием. А чего еще от них ждать?
Вот, значит, о чем размышлял следователь Егоркин, если судить по картинке, «нарисованной» Вячеславом. Турецкий и сам уже об этом думал, однако отверг как очень опасный для Людки вариант – с ее-то характером. Но в данном случае Александр Борисович, отдавая должное уму «важняка», отчетливо видел, что тот даже и не предполагает, насколько неправ. Да ради того дела, в котором завязаны оба, они не пожалеют никаких любовниц. Надо быть полным дураком, чтобы верить их благородству в выборе «оружия» для дуэли. Впрочем, там и дуэли-то никакой не будет, просто исчезнет сама женщина, вот и все. Как это случилось однажды с известной персидской княжной и, кстати, в этих же местах, – «чтобы не было раздора между вольными людьми…». И забудут о ней, не было никакой Людмилы, никогда не было. Даже песни не споют.
Именно поэтому Людке надо сидеть тихо, как мыши под шляпой, которой ее прихлопнули, и только время от времени жаловаться одному на другого. Тихо и скорбно, вызывая у каждого из них неистовое желание погладить ее, приласкать и защитить от похотливого соперника. Что, в общем-то, и было правдой.
– Неужели, Славка, он до такой степени?.. Ну, ты сам понимаешь, о чем я?..
– Я понял только одно: этот ершистый человек и «весьма порядочный следователь», как меня убеждал Лешка, на самом деле жалкое и трусливое существо. Он, по-моему, и дочерью готов поступиться, только б его не трогали. Тем более что и Калужкин какой-то несчастный, – тоже для него не бог весть, какая жертва совести. Зато у генерала, вполне возможного будущего зятя, дочку могут ожидать миллионы. Есть, ради чего смиряться и прислушиваться? Вот то-то!
– С ним понятно. А что у него с шефом?
– Микитов, похоже, обыкновенное ничтожество, поставленное у власти. Но наш герой, как я увидел, почему-то именно его побаивается больше, чем генерала. И вот из этой его боязни я вынес соображение, что старший в той паре, конечно, Алешка, сукин сын. А прокурор – он, своего рода, проводник генеральских затей, но двуличный и коварный даже со своими. Опасный шантажист, понимаешь? Не исключаю, что он просто терпеливо ждет своего часа, полагая, что Лешка может вскоре отвалить, и тогда у него появится реальная возможность красиво перевести стрелки по новому адресу.
– Мудрено, как говорил один дед, но посмотрим… Ну, а как, позволительно ли спросить, отреагировала наша знакомая женщина? Она – в курсе?
– Только отчасти. Всего я ей и не раскрываю. Но даже то малое, что приоткрыл, вызвало у нее бурное возмущение и немедленное желание кинуться на разборки. Справедливость, понимаешь ли, у нас с ней взыграла! Прямо-таки гипертрофированная. Едва удержал. Был, Саня, и момент, когда она решительно заявила, что идти рядом со мной, неся подобный груз на своих плечах, она не может. И не хочет. Рев стоял такой, что я боялся, – прибегут соседи, посчитав, что в новой квартире злодей-маньяк творит с женщиной нечто невообразимое, черт знает что, поверь мне! В первый раз такое пережил…
– Ну, успокоил в конце-то концов? Дальнейших эксцессов не будет?
– Да кто ее знает? – буркнул Вячеслав. – Ни на что не могу надеяться до конца. А то вдруг заявила, что возвращается в свою проклятую станицу, и на вокзал кинулась в чем была, господи!
– Ты, надеюсь, не пустил? – пошутил Александр.
– Я ж и говорю, едва удержал. Но буквально заставила меня тут же поклясться, что я никогда не напомню ей о родственнике – таком мерзавце. А что, я принес «страшную» клятву, думал, еще и землю есть заставит, в такой оборот взяла! Ну, страсти Господни! Зато потом вроде успокоилась. А вчерашний день – так прямо праздник для меня, Саня, после всех этих «нервов»… Я уж и не знаю теперь, что с приглашением-то делать? Она и слышать не желает ни о каких родственниках. Я ей – сорвешь нам ответственнейшую операцию! Только этим пока и сдерживаю. Ну, что подскажешь?
– Я уверен, что его в любом случае надо обязательно вызвать в Москву. Смотрины, свадьба, первая брачная ночь – что угодно…
– Ну, ты даешь, Саня! – заржал диким жеребцом Грязнов. – Это ж удумать такое – первая, понимаешь!..
