– Нет, не помню. Когда напьюсь, ни черта не соображаю.
– А с кем Заботину убивали? Это вы, наверное, помните? Потому что очень глупо брать на себя чужую вину.
– А я и не беру. Ни чужую, ни свою не признаю.
– Гринев, вы же умеете думать, я же вижу. Вот вы отправитесь скоро в тюрьму, потому что нет сомнений – вы соучастник убийства. А вся ваша компания будет гулять на воле. И какой вам от этого прок? Какой навар? Кстати, о наваре. Где телевизор, который вы вынесли из квартиры Заботиной?
– Я телевизор не брал.
– Клесов вам и золото передал, чтобы вы его толкнули?
– Ни про какое золото ничего не знаю, – быстро ответил Гринев.
– Ну, это вы зря. Я вам только что шкатулку показал. А ведь ее нашли у вас дома. Есть этому объяснение?
– Есть. Подкинули.
– И кто же?
– Эти… Недоброжелатели.
Следователь покачал головой и выразительно взглянул на Демидова, который возвышался рядом на стуле и тяжелым взглядом гипнотизировал Гринева.
– Ладно. Допустим. Каким-то образом в вашу квартиру проникли недоброжелатели и подсунули золото. А где телевизор Заботиной? Вы ведь телевизор тоже вынесли. У Клесова его нет, у вас тоже. Неужели уже продали?
Гринев понял, что у Клесова менты уже побывали. И дома его не застали, раз не устраивают им очную ставку.
– Я про телевизор ничего не знаю.
– Так кто его взял?
– Да откуда я знаю? Кто взял, кто взял… Говорю – пьяный был. Мы выпили, закусили и – по домам. А дальше я ничего не знаю. Может, кто-то потом приехал к бабке и пришил ее. Что вы на меня все вешаете?
– Почему только на тебя? Вас четверо было. Кстати, рассказывая про то, как выпили, закусили и – по домам, ты пропустил самое интересное. Кому пришло в голову убить Заботину? Это Клесова идея?
– Старуху мы не убивали!
У следователя на столе зазвонил телефон. Он поднял трубку, выслушал кого-то, потом положил трубку.
– Устал, Гринев? Сейчас отдохнешь. Поскольку у меня есть основания подозревать тебя в причастности к убийству, я вправе задержать тебя. Прокурор дал добро на заключение тебя под стражу.
– На каком основании? – возмутился Гринев. – Я же ни в чем не признался! У вас нет права!
– Основания есть. Перечислить? Нож, на котором следы крови Заботиной, в твоем доме нашли – раз. Шкатулку ее же – два. Мало, что ли? Что-то мне подсказывает, что ты можешь скрыться от дознания. Так что согласно статье девяносто семь я выбираю такую меру пресечения.
Дверь открылась, и появился мент.
– Иди, Гринев. И запомни золотое правило: раньше сядешь, раньше выйдешь. Неужели тебя Клесов не просветил? Иди и думай. Вспоминай имена подельников, кому пришла в голову мысль убить Заботину, как убивали и у кого остальное похищенное.
Гринев решил не показывать виду, что струхнул. Его действительно приперли. Но напрасно эти менты ждут, что он так легко расколется. Он почитывал детективы и имел представление о прямых и косвенных уликах. И решил, что раз никто не видел в его руках нож и шкатулку, доказать, что он убил Заботину, следакам будет трудно. Бывали случаи, когда улики подбрасывали невиновному человеку. Те же самые менты. Митька рассказывал, как его корешу менты подбросили в карман гашиш, чтобы замести его. Правда, и так было за что, но этот гашиш им сильно облегчил задачу. А попробуй докажи, что это не твое! Но он, Гринев, не лыком шит. Не зря ни разу не попался, занимаясь перепродажей краденого. Худо-бедно уже лет пять кормится с этого бизнеса!
Когда его увели, Демидов выключил магнитофон.
– Крепкий орешек. Интересно, сколько он рассчитывает играть несосзнанку?
– Я его прижму, когда будет готов результат экспертизы, – пообещал дознаватель. – Позвоню сразу.
16
Последние два дня дождь лил не переставая, и когда в пятницу с утра вдруг выглянуло солнце, Нина почувствовала прилив радости. Будто ей неожиданно преподнесли подарок. Весь рабочий день она провела как обычно, отвечая на звонки, выполняя различные поручения Бурого, слушая вполуха шуточки Сергея, который уже давно подбивал к ней клинья. Но Нина девушка серьезная, на работе заводить роман не собиралась. Впрочем, Сергей ей особо и не нравился. Неглупый, симпатичный, но не было в нем чего-то такого, что тронуло бы ее девичью душу.
Иногда Нина с огорчением думала, что ее трепетную романтическую душу до сих пор не тронул ни один мужчина. В свои двадцать два она еще ни разу не влюблялась. А что, если она так устроена, что никогда не полюбит? Это плохо, потому что тогда не сможет выйти замуж. Как же выходить без любви? И не будет у нее семьи… Как у Розы Ивановны, учительницы, которая замуж так и не вышла и в один прекрасный день тронулась умом. Ходила по городу с дикой улыбкой, в спадающих туфлях, которые хлопали по ее пяткам, словно кто-то стегал ее хлыстом. Сама Нина не верила, что именно из-за отсутствия любви Роза Ивановна свихнулась. Мало ли на свете одиноких женщин. И ведь далеко не каждая от этого сходит с ума. Но о Розе Ивановне говорили именно так: «А что вы хотите? У нее никогда не было мужчины». Значит, у женщины обязательно должен быть мужчина – для полноценной жизни и здоровой психики. Двадцать два года, конечно, не закат жизни, но что-то есть ненормальное в том, что ей не нравился никто. Ее подруги успели поменять уже кучу парней. Кто-то успел и замуж выскочить, и детей нарожать, кто-то даже развелся и вышел замуж вторично.
– Вижу над тобой венец безбрачия, – сказала одна тетка, к которой Нину однажды отвела мама.
Дикость какая, подумала Нина. Что за чушь? Какой венец безбрачия? Тупо и примитивно. Но не сказала вслух это ни тетке, ни маме. Потому что мама очень переживала. По ее представлениям дочка была уже почти старой девой. Родители сватали ее за сыновей многочисленных знакомых, ей навязывали кого попало, лишь бы Нина была как все – «устроена». Однажды мама умудрилась сосватать дочку в Анапе, когда поехала туда отдыхать. Просто показала ее фотографию какому-то положительному парню, который представился как бизнесмен, и тот дал свое добро. Мама привезла его адрес и со счастливой улыбкой объявила, что нашла дочери жениха.
– Я его даже не видела, – увидилась Нина неразборчивости мамы.
– Зато я видела. И он мне понравился, – ответила безапелляционно мама.
– Ну и выходи за него сама, – огрызнулась Нина.
Это впервые она сорвалась. Обычно отмалчивалась и уходила в свою комнату. Потому что спорить с ней – себе дороже, характер у мамы был тяжелый.
– Ну, ты видишь? – всплеснула руками мама, обращаясь к мужу. – Вот она – благодарность, за все, что мы для нее делаем.
Папа обиделся на Нину из солидарности с женой, и они объявили дочери бойкот. Не разговаривали с ней недели две. Если к ним приходили друзья, родители показывали на дверь Нининой комнаты и объявляли:
