А Иван Карлович продолжал свое повествование.
Лариса Кондратенко была довольно спокойной пациенткой. Конечно, каждую весну у нее случались сезонные обострения, но психиатры хорошо знают эту особенность душевной болезни, и ей заранее назначали увеличенную дозу успокоительных. И эта весна на первый взгляд ничем не отличалась от всех предыдущих. Кондратенко начала проявлять признаки беспокойства, стала меньше спать, металась по палате, как дикий зверь в клетке.
Ей увеличили дозу лекарства, и все, казалось бы, нормализовалось… как вдруг, три дня назад, дежурный санитар, зайдя утром в ее палату, не нашел пациентку в постели. И вообще не нашел ее.
Персонал тайком проверил все служебные и подсобные помещения больницы, все процедурные и кладовые, обошли сад и прилегающую территорию – но все было напрасно: Лариса Кондратенко как сквозь землю провалилась!
– Почему же вам только сегодня сообщили о ее исчезновении? Казалось бы, вы, как главный врач, должны быть в курсе всего, что происходит в больнице!
Иван Карлович опустил глаза и проговорил неуверенно:
– Наверное, подчиненные просто не хотели меня лишний раз беспокоить…
– Чушь! – отрезала я.
Скорее я поверила бы, что персонал хотел и дальше получать деньги за обслуживание пациентки, скрывая факт ее исчезновения…
Так или иначе, Иван Карлович рассказал мне все, что знал, и дольше оставаться в больнице не имело смысла.
Я поднялась из-за стола, пообещала, что не пойду в прокуратуру, и посоветовала доктору своими силами разобраться во вверенном ему коллективе.
Он слезно поблагодарил меня и проводил до самых дверей больницы.
Я спустилась с крыльца, но направилась не прямо к воротам, а в обход одноэтажного служебного корпуса, над которым поднимался черный дым – видимо, там располагалась котельная. Сама не знаю, что меня туда потянуло, однако, когда я шла по тропинке мимо котельной, я увидела возле ее двери давешнюю уборщицу, которая о чем-то вполголоса переговаривалась с санитаром Бухтеевым.
Я спряталась за куст сирени и пригляделась к собеседникам.
Уборщица была на этот раз не в белом заляпанном халате, а тоже в халате, только в ситцевом, усеянном веселенькими мелкими цветочками. Судя по всему, это была ее обычная верхняя одежда, а сама уборщица уже отработала свое и собиралась домой. В пользу этой гипотезы говорила и набитая кошелка в ее руке.
О чем она разговаривала с Бухтеевым, я не могла расслышать, однако оба были весьма увлечены разговором.
Наконец они договорили, санитар скрылся за дверью котельной, а уборщица, переваливаясь, направилась к калитке.
Я выскользнула из своего укрытия и устремилась вслед за ней.
Возле самой калитки я поравнялась с пожилой женщиной и приветливо проговорила:
– А вы уже уходите? Вы на станцию? Можно я с вами пойду, а то дорогу не помню, как бы не заблудиться…
– Иди, – она пожала плечами. – Дорога общая, по ней никому ходить не заказано. Только я не на станцию, живу я здесь… ну, да все равно пока по пути…
– Давайте я вам помогу сумку нести! – предложила я, миновав калитку. – Я смотрю, она у вас тяжелая…
– Ничего не тяжелая! – Она подозрительно взглянула на меня и на всякий случай переложила сумку в другую руку. – И нечего на меня так смотреть! Мне здесь платят копейки, так хоть продуктами маленько добавляют!
– Да я и не смотрю! – отозвалась я самым невинным тоном. – Мое какое дело? Никакое!
– То-то, что никакое! – одобрительно проговорила уборщица. – Я как рассуждаю: не лезь в чужие дела – и тебя никто не тронет! Я вот, к примеру, уборщица, мое дело полы помыть да пыль вытереть, а до всего остального мне дела нету…
– А вы мою тетю не знали? – казалось бы, без всякой связи с предыдущим спросила я в надежде, что Иван Карлович не стал раззванивать по всей больнице, что племянница я липовая и Ларисе Кондратенко вообще никто.
– Ларису-то? – Уборщица вздохнула. – Я-то ее редко видала… так, из себя женщина видная… ты, дочка, не расстраивайся, с ней все хорошо будет…
– Да как же она смогла отсюда сбежать? – не отставала я. – Вон здесь забор какой высоченный, и решетки на окнах…
– Решетки – оно, конечно… – пробормотала тетка и тут же плотно сжала губы, как будто не давая выскочить лишнему слову. На лице у нее снова появилось прежнее выражение – «знаю, да не скажу».
– Да что я вас все спрашиваю… – протянула я нарочито равнодушным голосом. – Откуда вам что-то знать… вы ведь уборщица, вам же до всего этого дела нету…
– Нету… – подтвердила она и покосилась на меня. – А только и я кое-что знаю… ты, дочка, Степана спроси, Бухтеева… он-то твою тетю лучше других знал!
– Этого санитара здоровенного? – переспросила я недоверчиво. – Он-то что может знать?
– И то я что-то разговорилась… – Тетка снова плотно сжала губы и повернула с дороги на боковую тропинку. – Ну, дочка, я уже пришла, вон мой дом за теми сараями, а тебе к станции все прямо…
– Тетенька, постойте! – взмолилась я. – Вы уж скажите мне толком – что этот Степан знает?
– Я же тебе говорю – меня чужие дела не интересуют! – отрезала она, поджав губы. Однако не удержалась, огляделась по сторонам и прошептала, блестя глазами: – Не иначе, он ей сбечь помог, Ларисе-то! У него с ней вроде как любовь была!
Она снова воровато огляделась и припустила прочь по тропинке, держа на отлете тяжелую сумку.
А я еще немного прошла по дороге к станции, потом остановилась, убедилась, что меня никто не видит, и вернулась обратно к больничным воротам.
Я запомнила, что Иван Карлович сказал, что смена санитара Бухтеева заканчивается через полтора часа.
Полтора часа как раз прошли, так что санитар вот-вот должен выйти из больницы…
Я затаилась в кустах сирени напротив ворот и приготовилась к ожиданию.
Это оказалось не самым простым занятием, поскольку в кустах я была не одна: кроме меня, здесь находилось немыслимое количество комаров и каких-то мелких мошек, которые ужасно обрадовались моему появлению и принялись кусать меня во все доступные и недоступные места.
Комары тонко противно зудели, мошки поступали еще подлее: они нападали молча и кусали больнее. Снизу атаковали муравьи. И чесаться приходилось тихонечко, не делая резких движений, потому что если кто-то из больницы заметил бы качающийся куст, то обязательно заинтересовался бы таким явлением.
В таких условиях оставаться незаметной было очень трудно. Я крепилась из последних сил и уже приготовилась сдаться и выскочить из своего укрытия, как наконец больничная калитка со скрипом отворилась, и появился санитар Бухтеев собственной персоной.
Хотя ветки сирени отчасти закрывали мне обзор, но не узнать эту массивную фигуру с длинными, свисающими почти до земли руками было невозможно.
