– А сколько ж теперь ему лет?
Марина пошевелила губами, поглядела на потолок и сообщила, что старшему сыну Петра Кондратенко сейчас не меньше двадцати лет, а может быть, и двадцать один. И вот что интересно: Люба рассказывала, что Петр ужасно не любил отдавать бывшим женам деньги, все время скандалил и обзывался разными словами, а старшему сыну давал определенную сумму без слов, несмотря на то что сын уже вышел из детского возраста и по закону права на алименты не имел. Удивительная забота!
Я записала адрес в Левашово и простилась с Мариной.
– Приходите еще! – крикнул мне вслед представительный старик с гривой седых волос – академик или членкор. – Приятно было поболтать!
Я сошла с пригородной электрички на станции Левашово.
Кроме меня, на платформе были сухонькая старушка в черном платке и крупный медлительный дядька в теплом не по сезону ватнике и мятой кепке.
– Бабушка, где здесь Полевая улица? – спросила я старушку, спустившись с платформы и оглядываясь по сторонам.
Она почему-то перекрестилась, взглянула на меня с жалостью и указала куда-то за железнодорожные пути.
Я зашагала в указанном направлении, перешла пути, миновала какие-то склады (в голове мелькнуло забытое слово «пакгауз»), прошла мимо заколоченного сарая и двинулась вдоль высокого глухого забора, над которым возвышались верхушки тополей и черемух.
Так я шла несколько минут, не встретив ни одной живой души.
Вдруг откуда-то из бокового проулка выкатился мальчишка лет пяти на трехколесном велосипеде. Он лихо подкатил ко мне и остановился, с любопытством меня разглядывая.
– Мальчик, – спросила я без большой надежды на успех, – а где здесь Полевая улица?
– Тута! – сообщил местный житель, ковыряя в носу указательным пальцем.
В это время из того же проулка выбежала заполошная женщина лет пятидесяти в пестром ситцевом халате.
– Мишка! – заорала она, бросаясь к малолетнему велосипедисту: – Мишка, черт непослушный, сколько раз тебе говорено, чтобы сюда не ходил? Вот мамке скажу, она тебя заругает!
– Не заругает! – равнодушно ответил малолетка, продолжая меня с интересом разглядывать, а потом неожиданно спросил: – Тетя, ты больная?
– Здоровая, – ответила я удивленно.
Тут тетка в халате ухватила Мишку за шкирку и покатила его в проулок, напоследок бросив на меня испуганный и неприязненный взгляд. А я, недоуменно пожав плечами, двинулась дальше.
И вскоре мое терпение было вознаграждено: забор, вдоль которого я шла, оборвался, я увидела массивные ворота, а над ними – долгожданную табличку с надписью: «Полевая улица, дом семь».
Вот здорово, я пришла к тому самому дому, который искала!
Однако странно: я думала, что увижу обычный жилой дом – деревянную дачную постройку или даже современный коттедж, но никак не таинственный трехметровый забор…
Интересно, что может скрываться за таким забором? И почему покойный Петр Кондратенко регулярно переводил сюда деньги?
Я чувствовала себя как-то неуютно, однако поворачивать назад вовсе не хотелось. Рядом с воротами имелась калитка, а над ней – кнопка обыкновенного дверного звонка. Я нажала на эту кнопку и застыла в ожидании.
Прошло две или три минуты, в калитке приоткрылось смотровое окошечко, и я увидела глаз.
Глаз был маленький, тускло-серый. Он смотрел на меня подозрительно и настороженно.
– Чего надо? – осведомился обладатель глаза хриплым простуженным голосом.
– Войти, – ответила я лаконично.
Как ни странно, лязгнул засов, и калитка открылась.
Я увидела рослого толстого дядьку в белом халате не первой свежести, с грубой небритой физиономией и большой бородавкой на носу.
Не говоря ни слова, он пропустил меня внутрь и запер за мной калитку.
Я огляделась.
Передо мной был большой запущенный сад, в котором тут и там были разбросаны несколько одноэтажных кирпичных зданий с забранными решеткой окнами. Возле одного из этих зданий, самого большого, стоял микроавтобус с красным крестом на борту.
Микроавтобус, белый халат привратника и общая планировка этого уединенного заведения наконец объяснили, куда я попала: за высоким забором, несомненно, скрывалась больница.
В пользу этой догадки говорило и то, что среди деревьев кое-где прогуливались бледные личности в выцветших больничных пижамах.
Привратник мрачно взглянул на меня и направился к тому зданию, возле которого стоял микроавтобус, сделав мне знак идти следом.
Я подчинилась. Мы поднялись на невысокое крыльцо и вошли в комнату, выкрашенную унылой бледно-зеленой краской и обставленную с типично больничной скромностью, если не сказать хуже.
Оставив меня в этой комнате, привратник вышел, не сказав на прощание ни слова.
Я села на шаткий стул и приготовилась к ожиданию.
Впрочем, ждать пришлось недолго.
Распахнулась дверь в дальнем конце комнаты, и вкатился низенький человечек с черной бородкой клинышком, с черными кустистыми бровями и стоящей дыбом густой черной шевелюрой. Одет он был в белый халат, только чистый и накрахмаленный.
– Что тут у нас? – проговорил он, потирая маленькие ручки. – Вы к кому, барышня? По какому делу?
– Я хочу увидеть Ларису Алексеевну Кондратенко! – заявила я решительно.
Человечек остановился, посмотрел на меня, и черные брови поползли вверх.
– Решительно невозможно! – воскликнул он раздраженным голосом. – Что вы себе думаете? Приезжаете без звонка, без предупреждения… да вообще, позвольте узнать…
Он не успел закончить свою фразу, потому что дальняя дверь снова распахнулась, и в комнату вбежал крупный молодой детина в голубом полотняном комбинезоне.
– Иван Карлович! – выкрикнул он с порога. – Сигильдеев беснуется! Требует панамского консула и генерального секретаря ООН! Решетку на окне чуть не выломал!
– Что вы, голубчик, прямо как дитя неразумное! – строго проговорил бородач, повернувшись к вошедшему. – Первый раз, что ли? Вколите ему коктейль номер четыре, и смирительную рубашечку, конечно! Если не справитесь, вызовите санитара Бухтеева, он сейчас в котельной, помогает кочегарам!
Молодой врач испарился, как пиво на солнцепеке, а бородач повернулся ко мне и продолжил как ни в чем не бывало:
– Сами видите, пациенты у нас сложные, проблемные, так что нельзя вот так, без предупреждения… и вообще, позвольте узнать, кто вы такая? Кем приходитесь нашей пациентке?
– Племянницей, – ответила я немного неуверенно.
– Вот видите – родство неблизкое, так что ничего не могу для вас сделать… следующий раз предварительно звоните, тогда, возможно, мы что-нибудь попробуем сделать…
