– Люба, ты ли это? – спросила я, подходя.
От звука моего голоса она вздрогнула и сделала попытку отпрянуть в сторону. Но Бонни ей этого не позволил. Люба поглядела на Бонни, взгляд ее малость прояснился, она перевела его на меня и пробормотала:
– А, это ты…
Было такое впечатление, что она находится в полной прострации. Может, все-таки наркотики?
– Ты вообще-то помнишь, кто я такая? – спросила я.
И, не дождавшись ответа, продолжала более агрессивно:
– Где ты пропадала весь день? Собаку бы хоть пожалела, она извелась вся, соседка уже милицию вызывать собралась.
– Милицию? – Люба неожиданно усмехнулась. – Вот это она зря, милиция со мной уже в большой дружбе. Жить они без меня не могут, говорят, что очень я на роль убийцы своего мужа подхожу!
– Так тебя менты, что ли, прихватили? – догадалась я. – На допросе была?
– Я боюсь! – Люба вдруг заплакала жалостно. – Василиса, если бы ты знала, как я ее боюсь!
– Кого? – спросила я, уже примерно представляя ответ.
– Там у них такая… следовательша, сама бледная как моль, глаза голубые, прозрачные, голос скрипит, как ворота на морозе…
– Лизавета Кудеярова? – в полном восторге спросила я. – Ну, подруга, тебе повезло!
Люба была в таком шоке, что даже не спросила, откуда я знаю следователя Кудеярову.
А знала я ее не понаслышке. В свое время, когда меня обвиняли в убийстве любовницы моего бывшего мужа (тогда еще настоящего), мне пришлось побеседовать по душам с Кудеяровой
[4]
. Впечатление от ее методов ведения следствия осталось самое неприятное. Так что сейчас я Любу вполне понимала.
– Вот что, пойдем-ка домой, там собака волнуется! – И я потащила ее во двор.
Соседка наверняка подглядывала за нами в «глазок», заметила, в каком Люба виде, и уверилась, что она сильно зашибает. Я еле сдержалась, чтобы не показать «глазку» язык.
Энджи от горя сделала лужу возле двери, куда мы все трое и вляпались. Это стало последней каплей. Я подхватила собак и побежала вниз, крикнув Любе, чтобы шла следом.
Она появилась через пять минут – сняла жуткое черное пальто, наскоро расчесала волосы и умылась.
– Водки больше не дам! – решительно заявила я. – Ты напьешься и заснешь, а нам надо поговорить. Вот, держи, – я протянула Любе пачку сигарет, она благодарно кивнула.
Собаки дотащили нас до своего пустыря, там мы отпустили их побегать, а сами уселись на поваленное дерево. Люба закурила неумело, что, несомненно, говорило в ее пользу, и начала рассказ.
Проснувшись утром после вчерашних обильных возлияний, она вспомнила только, что муж ее, Петр Кондратенко, убит, что милиция пока не может сказать, кто это сделал, но что ее жизнь, как это ни прискорбно признавать, теперь изменится к лучшему.
После большого количества дешевой водки, принятой накануне, на душе было муторно. Люба с трудом заставила себя принять душ и с отвращением глядела на чашку кофе, спрашивая себя, сможет ли она выпить эту чашку без последствий. Выходило, что не сможет.
– Пить надо меньше! – наставительно сказала я в этом месте ее рассказа.
Люба никак не отреагировала на мою шпильку, не огрызнулась даже, из чего я сделала вывод, что ей и вправду плохо.
Просидев над кофе долгое время, Люба очнулась от звонка в дверь. Мгновенно вспомнив о многочисленных покушениях на свою жизнь, она покрылась холодным потом от страха, но Энджи подняла такой лай, что не открыть было невозможно. Пришли двое, сказали, что из милиции, показали удостоверения.
– Один такой смуглый, черноглазый, обаятельный, а второй – ростом пониже, одет скромно, виду довольно неказистого? – снова влезла я в разговор.
– Не, один толстый, белобрысый, ресницы коровьи, а второй – высокий, худой как жердь, и залысины на голове, – ответила Люба.
Значит, не мои знакомые капитаны, не занимаются они этим делом. А жаль, можно было бы через них кое-что выяснить.
Тут я вспомнила, как сердито смотрел на меня в последнюю нашу встречу Леша Творогов, а темпераментный Ашот Бахчинян еще и сказал бы все, что он думает о безответственных особах, которые подставляют своих друзей под подозрение в убийстве, и поняла, что с этим делом придется мне разбираться самой, капитаны помогать больше не станут. Даже если это будет в их силах.
– Ты давай подробно, но по делу, – посоветовала я Любе, – а то наша беседа займет много времени, а у меня еще дела.
Люба посмотрела жалобно и сказала, что у нее тоже полно дел, но если ее арестуют, то не могла бы я хотя бы на время взять к себе Энджи. Собака ведь погибнет, у нее никого больше нет.
– Спокойно, подруга! – опомнилась я. – Не спеши поднимать руки, еще не вечер, и не из таких передряг выходили! Это у тебя такое настроение после общения с Кудеяровой, она, конечно, женщина особенная, но на нее тоже управу найти можно. Ты скажи конкретно, в чем тебя обвиняют и что у Лизаветы на тебя есть?
– Ну, значит, привели меня, – покорно начала Люба, – эта мымра глаз не поднимает, дело какое-то листает, делает вид, что меня не замечает, ментов отпустила, а мне даже сесть не предложила.
– Знакомые приемчики, – кивнула я, – это она нарочно, чтобы человека полностью деморализовать.
– Вот-вот, – согласилась Люба, – ну, ты же знаешь, меня особенно пугать не надо, я уже и так до кондиции дошла. Стою, значит, потом холодным обливаюсь, наконец она соизволила на меня глаза поднять. Только лучше бы она этого не делала, потому как от ее взгляда таким холодом вселенским меня обдало – впору замерзнуть, как те два птенчика: помнишь, в мультфильме про Снежную королеву?
– Угу, только ты не птенчик, и она не Снежная королева, но вообще, с этой Кудеяровой нужно себя в руках держать, иначе пропадешь ни за копейку…
– Тебе легко говорить, – вздохнула Люба, – а я чего-то совсем расквасилась. Нервы ни к черту после всего, что со мной было… Да еще с похмелья… Перед глазами все плывет, стены качаются, как корабль на волнах, сердце колотится, в голове будто булыжники перекатываются, где уж тут себя в руки взять. А эта, Кудеярова-то, она человека насквозь видит, как рентген в поликлинике, а меня и просвечивать не нужно – бери тепленькую и сажай! Короче, только я на жестком стуле кое-как умостилась, она и бухнула с ходу:
«А скажите мне, гражданка Кондратенко, каким конкретно образом вы убили своего законного мужа Петра Ивановича Кондратенко? Потому что за что вы его убили, я уже знаю – за квартиру и за остальное наследство…»
– Сильна Кудеярова! – восхитилась я. – Кует железо, не отходя от кассы!
– Угу, а я от таких ее слов чуть со стула не свалилась. Эта сволочь смотрит на меня и спрашивает, что это я в лице переменилась, может, водички мне дать?
