– Не понимаешь, Чарльз? А между тем у Лоуренса есть свой
мужской шарм.
Я не поверил своим ушам:
– У этого хилого типа?
– Почему мужчины считают, что для противоположного пола
привлекателен только пещерный человек? У Лоуренса своя привлекательность,
только тебе этого не понять. – Она бросила на меня пытливый взгляд. – Я вижу,
Бренда глубоко запустила в тебя коготки.
– Не говори пустяков. Она, в сущности, даже не хороша собой.
И вовсе она не…
– Не обольщала тебя? Нет, но била на жалость. Ее нельзя
назвать красивой, она, безусловно, не отличается умом, но у нее есть одно
выдающееся свойство: она умеет сеять смуту. Она уже посеяла смуту между нами.
– София! – Я пришел в ужас.
София направилась к двери:
– Забудь, Чарльз. Ленч не ждет.
– Я пойду с тобой, помогу.
– Нет, ты останешься здесь. Джентльмен на кухне?!
Представляю, что было бы с няней!
– София! – окликнул я ее, когда она уже выходила.
– Ну что?
– Кстати о прислуге. Почему в доме ни внизу, ни наверху
никого нет? Какой-нибудь особы в переднике и наколке, которая открывала бы
дверь?
– У дедушки была кухарка, две горничные и камердинер. Он
любил, чтобы были слуги. Он, естественно, платил им уйму денег, поэтому находил
их всегда с легкостью. Роджер и Клеменси держат только приходящую прислугу для
уборки, живущую они не любят, вернее, Клеменси не любит. Если бы Роджер не
подкреплялся как следует ежедневно в Сити, он бы умер с голоду. Для Клеменси
пища – это салат, помидоры и сырая морковь. У нас время от времени появляются
слуги, но потом мама закатывает очередную сцену, и они отказываются от места.
После чего начинается период приходящей прислуги, а потом все начинается
сначала. Сейчас у нас приходящая. Няня – явление постоянное и выручает в критических
ситуациях. Ну вот, теперь ты в курсе.
София ушла. А я опустился в одно из больших обитых парчой
кресел и предался размышлениям.
Там, наверху, я видел события под углом зрения Бренды.
Сейчас, здесь, мне стала ясна позиция Софии. Я всецело признавал справедливость
точки зрения Софии, иначе говоря, семьи Леонидис. Их приводило в негодование
присутствие в доме чужой, которая проникла туда с помощью нечестных, как они
считали, средств. На такое отношение к ней они имели полное право. Как
выразилась София, на бумаге история выглядела бы некрасивой…
Но у нее была еще и чисто человеческая сторона – и мне она
была понятна, а семье Леонидис нет. Они и сейчас, и всегда были богаты и хорошо
устроены в жизни. Они не имели представления о соблазнах, искушающих
обездоленного. Бренда Леонидис мечтала о богатстве, о красивых вещах и
защищенности – и о своем доме. Она утверждала, что в обмен на все это она
сделала счастливым своего старого мужа. Я сочувствовал ей. Во всяком случае,
сочувствовал, пока говорил с ней… А сейчас? Осталась ли мера сочувствия
прежней?
Две стороны проблемы – разные точки зрения, какая из них
правильна, какая…
Предыдущей ночью я спал очень мало. Встал я рано, чтобы
сопровождать Тавернера. И теперь в теплой, пропитанной ароматом цветов гостиной
Магды Леонидис тело мое расслабилось, утонуло в мягких объятиях большого
кресла, глаза закрылись…
Я размышлял о Бренде, о Софии, о портрете старика, мысли мои
подернулись приятной дымкой…
Я уснул.
Глава 10
Пробуждение происходило так постепенно, что я не сразу
понял, что спал.
Сперва я ощутил аромат цветов. Перед моими глазами маячило
какое-то белесое пятно. Лишь по прошествии нескольких секунд я сообразил, что
смотрю на чье-то лицо – лицо висело в воздухе на расстоянии полуметра от меня.
По мере того как ко мне возвращалось сознание, зрение тоже прояснялось. Висящее
перед моими глазами лицо не утратило своих гоблинских черт – круглое, выпуклый
лоб, зачесанные назад волосы, маленькие, как бусинки, черные глазки. Но теперь
оно соединялось с телом – маленьким и тощеньким. Бусинки пристально
разглядывали меня.
– Привет, – сказало существо.
– Привет, – ответил я, моргая.
– Я – Жозефина.
Я и сам уже пришел к этому заключению. Сестре Софии,
Жозефине, было, как я решил, лет одиннадцать-двенадцать. Невероятно уродливая
девочка и очень похожая на своего деда. Не исключено также, что она
унаследовала и его умственные способности.
– Вы – жених Софии.
Я признал правильность этого утверждения.
– Но явились вы сюда вместе со старшим инспектором
Тавернером. Почему?
– Он мой знакомый.
– Да? Мне он не нравится. Я ему ничего не расскажу.
– Не расскажешь – чего?
– Того, что знаю. Я много чего знаю. Я люблю разузнавать про
людей.
Она уселась на ручку кресла, продолжая меня разглядывать.
Мне стало не по себе.
– Дедушку ведь убили. Это вам уже известно?
– Да, – кивнул я. – Известно.
– Его отравили. Э-зе-рином. – Она старательно выговорила
слово. – Интересно, правда?
– Можно сказать и так.
– Нам с Юстасом очень интересно. Мы любим детективные
истории. Мне всегда хотелось быть сыщиком. Теперь я сыщик. Я собираю улики.
В этом ребенке было и впрямь что-то дьявольское.
Она возобновила атаку:
– Человек, который пришел со старшим инспектором, тоже ведь
сыщик? В книгах пишут, что переодетого сыщика всегда можно узнать по сапогам. А
этот носит замшевые ботинки.
– Старые порядки меняются.
Жозефина истолковала мое замечание по-своему.
– Да, – сказала она, – теперь нас ждут большие перемены. Мы
переедем в Лондон, будем жить на набережной Виктории. Маме давно этого
хотелось. Она будет довольна. Папа тоже, я думаю, не будет возражать, раз книги
переедут вместе с ним. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу
денег на «Иезавели».
– На Иезавели? – переспросил я.
– Да. Вы ее не видели?
– А-а, это пьеса? Нет, не видел. Я жил за границей.
– Она недолго шла. Честно говоря, она полностью провалилась.
По-моему, маме абсолютно не подходит роль Иезавели, а вы как думаете?
