– Справедливость? – воскликнула я. – И моя смерть, которая у вас явно запланирована, – тоже справедливость?
– Нечего было лезть в чужие дела! – отрезал он холодно. – И вообще, пора закругляться. Вы не хотите мне ничего рассказывать? И плевать! Я не так уж любопытен, а времени у меня осталось совсем мало, его нужно беречь!
Он отступил к столу, открыл маленький черный чемоданчик. Я думала, что в этом чемоданчике он носит инструменты настройщика, камертон и запасные струны, однако Вениамин Борисович достал оттуда шприц и ампулу с какой-то белесой жидкостью.
– Не беспокойтесь, – проговорил он, скалывая кончик ампулы и наполняя шприц. – Вам не будет больно. Вы просто уснете, тихо и спокойно…
Я смотрела на этот шприц, как кролик смотрит на приближающегося удава. Неужели здесь и сейчас, в этой чужой квартире, закончится моя, в общем-то, не очень счастливая жизнь?
Говорят, в последние минуты перед внутренним взором человека проносится вся его жизнь, сжатая до размеров короткого киноролика. Но меня в тот миг беспокоила только одна мысль – что после моей смерти станется с Бонни?
Конечно, дядя Вася его не бросит, не выгонит на улицу, но он его ужасно разбалует… И Бонни будет скучать обо мне…
Настройщик подошел ко мне, закатал рукав на левой руке и поднес шприц к запястью…
И в это мгновение раздался резкий, требовательный звонок.
– Черт! – прошипел он, обернувшись к двери. – Кого еще черт принес?
Я напряглась, облизала губы. Закричать? Позвать на помощь? Это хоть какой-то шанс…
Но настройщик почувствовал мое намерение. Он схватил со стола моток широкого скотча и быстро заклеил мне рот. Теперь я могла только нечленораздельно мычать.
В дверь снова позвонили, потом постучали.
Настройщик покосился на меня и прокрался в прихожую.
Там он замер перед дверью, прислушиваясь.
– Открывайте, паразиты! – раздался за дверью хриплый и явно нетрезвый мужской голос. – Открывайте сей же час, сволочи, а то я милицию вызову!
– Чего надо? – проговорил Вениамин Борисович с явным облегчением. – Чего вы в чужую дверь колотите?
– Чего надо?! – заорал голос за дверью. – Я тебе скажу, козел, чего мне надо! Мне надо тебе рыло набить! Ты, козел, мою квартиру на хрен заливаешь!
– Пошел вон! – отозвался настройщик. – Ничего я не заливаю! Это ты сам с утра глаза залил…
Он хотел добавить еще что-то, но не успел. Входная дверь квартиры с жутким грохотом распахнулась, сбив настройщика с ног, и в прихожую ввалились мои старые знакомые – два капитана, Творогов и Бахчинян. Следом за ними едва поспевал бледный от волнения дядя Вася. Два капитана первым делом осуществили свой давнишний план (табельное оружие в живот, наручники на запястье). Дядя Вася же вбежал в комнату и бросился ко мне.
– Жива?! – закричал он с порога. – Жива!
И тут же на мою голову посыпался целый град упреков и обвинений.
Дядя Вася сообщил мне, что я легкомысленная, упрямая, непослушная, недисциплинированная, безалаберная, безмозглая, безответственная, недальновидная…
А я ему не могла даже ответить – только мычала сквозь скотч.
Наконец до дяди Васи дошло, что у меня заклеен рот, и он отодрал скотч. Это было очень больно, но я все же нашла в себе силы улыбнуться и проговорить:
– Дядя Вася, я вас тоже очень люблю!
Тут в комнату вошел Леша Творогов и повторил часть только что выслушанных мной обвинений.
– Это же надо уродиться такой бестолковой! – причитал он. – Нет, ну я ничего не хочу сказать, но где Василиса – там обязательно что-нибудь случается! Ну, за каким чертом ты потащилась в эту квартиру? Что ты здесь потеряла? Это же наказание господне, а не женщина, ужас до чего беспокойная!
– Ну, все? – проговорила я, дождавшись паузы. – Высказался? Может, теперь наконец развяжешь меня?
Он остановился на полуслове, покраснел и кинулся меня развязывать.
Через несколько минут я наконец поднялась из этого проклятого кресла, в котором едва не отдала богу душу, и принялась растирать онемевшие руки.
А Творогов с Бахчиняном начали меня расспрашивать о том, что здесь происходило в последние полчаса.
Правда, сначала они вкратце рассказали, как здесь очутились.
Оказывается, дядя Вася, увидев, как я вошла в подъезд с незнакомым мужчиной, забеспокоился и позвонил Творогову на мобильник. И Леша, к его чести, не стал рассусоливать и разбираться, кто прав и кто виноват, а просто кинулся вместе с Бахчиняном ко мне на помощь.
Тут они разыграли сцену с пьяным соседом (его роль сыграл Бахчинян), чтобы отвлечь преступника от моей персоны. Ну а дальше я все видела или, по крайней мере, слышала.
Узнав эту часть истории, я рассказала, как попала в руки свихнувшегося настройщика, а также пересказала все то, что узнала от него. Фактически он признался мне в том, что организовал убийства своих старых знакомых, чтобы отомстить им за давнюю обиду и за свою жизнь, загубленную, как он считает, по их вине.
– Ты, это, Василиса… – начал Творогов виноватым тоном. – Ты не того… не сердись, что мы…
«Ну надо же! – подумала я. – Никак он хочет извиниться передо мной за свое хамское поведение, за то, что не поверил мне, когда я рассказала про свою догадку насчет последней Щукиной! Ну, это просто невероятное событие! Это надо записать крупными золотыми буквами на страницах истории!»
Однако чуду так и не суждено было произойти.
Не успел Творогов внятно и членораздельно произнести свои извинения, как в прихожей раздались торопливые шаги и удивленный женский голос:
– А что это здесь происходит? Кто вы все такие? Я сейчас милицию вызову!
И с этими словами на пороге комнаты появилась симпатичная молодая женщина в бежевом пальто.
– Можете не вызывать! – бросился к ней Бахчинян. – Мы уже здесь! Мы как раз из милиции!
В общем, он заюлил перед ней в своей несколько слащавой восточной манере и предъявил свое служебное удостоверение с таким видом, как будто преподнес ей букет роз.
Но я смотрела не на него и не на неожиданно появившуюся хозяйку квартиры. Я смотрела на Лешу Творогова.
И тут было на что посмотреть!
Леша уставился на Алену Щукину с таким видом, с каким сумасшедшие японские туристы глазеют на Джоконду в Лувре. Он выпучил глаза, поочередно то краснел, то бледнел и, кажется, даже разинул рот от восхищения.
Судя по всему, очередная Алена Щукина произвела на него неизгладимое впечатление!
– Леша, закрой рот – муха залетит! – проговорила я с сарказмом.
Но он не слышал и не видел меня, он не сводил глаз с Алены.
А потом он шагнул вперед, решительно отодвинул в сторону суетящегося Бахчиняна и севшим от волнения голосом проговорил:
