– Чего? – насупился Творогов. – Ты чего это обзываешься? Главное, все какими-то словами иностранными!
– А ты чего вечно ноешь и ворчишь? – пошла я в наступление. – Подумаешь, убийство у них нераскрытое, да мало вы таких дел раскрыли, что ли? Сейчас пошустрите по соседям, по сотрудникам, глядишь, кто-то что-то и вспомнит… Может, и не ограбление это вовсе, а любовник ее пристукнул!
– Да ей пятьдесят лет в обед! – возмутился Леша. – Какой там любовник!
– Любви, Леша, все возрасты покорны! Ее порывы, Леша, благотворны!
Бахчинян за спиной приятеля мне подмигнул, но Творогов никак не отреагировал на лирическое отступление.
– И вообще, – нудил он, – потерпевшая жила одна – ни сына, ни племянника на примете нету – ну, мало ли там, из-за квартиры ее или просто поссорились…
– Значит, клиенты обманутые…
– Скорей всего. – Ашот говорил серьезно. – Тут понимаешь, Никитич, какое дело… Ответ пришел на наш запрос, я тебе сказать не успел. Тетка-то эта, Баранкина, судимая была.
– Да ты что? – ахнули мы с Лешей хором.
– Ага, семь лет тому назад дело было. За мошенничество с квартирами ее осудили. Они бабку какую-то одинокую выселили из центра на сто первый километр. Квартира там была хорошая, трехкомнатная, бабуля одинокая и малость в маразме. Беспроигрышный, как они думали, вариант. Но тут оказалось, что по документам-то бабка одинокая, а на деле есть у нее не то сосед бывший, не то сын покойной подруги. Она ему давала какую-то доверенность или еще что. А он – человек с положением и был тогда в долгосрочной командировке. А как вернулся – пришел к бабке в гости, а ее и след простыл. В общем, не знаю, старуху он пожалел или квартиру, но такую бучу поднял! Этих и прихватили. Однако, видно, денег судье сунула эта Баранкина, потому что дали всего полгода.
Бахчинян смотрел на меня вопросительно – довольна, мол? Отдал тебе долг за то дело с телевизорами?
Все-таки сообразительный он парень! И хороший.
– А вот ты говоришь – «они», «их», – спросила я, – это ты кого имеешь в виду?
– А подельник был у этой Баранкиной Нины Петровны, – охотно ответил Бахчинян. – Ривкин Семен Ильич, он вообще легким испугом отделался, не посадили.
– Семен, говоришь… – пробормотала я, вспомнив, как соседка Капустиных после моего ухода срочно стала звонить какому-то Семену. Имя не слишком распространенное, и если допустить, что Семен тот же самый, по фамилии Ривкин…
– Василиса, немедленно говори, что ты про это убийство знаешь! – Творогов схватил меня за руку.
– Да ничего я не знаю! – с досадой сказала я, потому что осознала вдруг, что ничего не могу капитанам рассказать.
Сами посудите, Катя Русланова обратилась к нам с просьбой избавить ее от таинственных визитов в квартиру, чтобы она смогла жить в ней спокойно. Если же я расскажу капитанам об этом деле, они начнут копать, пойдут к нотариусу, который заверял сделку, в результате может выясниться, что сделка незаконна – мало ли как покойная Нина Петровна получила генеральную доверенность? И вот вместо покоя Катя получит головную боль, денежки ей никто не вернет, а квартиру могут и отобрать. Да уж, спасибо нам клиентка не скажет.
– А вы этого Ривкина искали? – осторожно спросила я.
– Нет его нигде. По тому адресу, где прописан, не живет, место работы неизвестно, – ответил Бахчинян.
– Что ты с ней цацкаешься? – вспылил Творогов. – Она из тебя всю информацию выкачает, а взамен ничего не скажет. Они с Макарычем одна шайка-лейка!
– Злой ты, Леша, злой и завистливый, – сказала я и ушла, гордо подняв голову.
– Интересные дела, – произнес дядя Вася, когда я пересказала ему весь наш разговор с капитанами, – значит, подельник у нее был…
– Семен Ривкин, – подсказала я.
– Тут Семен и там Семен… – протянул он. – Вообще-то, тезка, я в такие совпадения не очень верю. Тем более что человека убили.
– Принимаем за гипотезу, что Семен тот же самый, Ривкин. И он как был подельником Баранкиной, так и остался. Только теперь она одна работала, а он не светился. А при чем тут тогда соседка Капустиных?
– Соседка… – Дядя Вася вышел уже в базу данных, что дал мне по знакомству капитан Бахчинян, и искал там по адресу. – Так-так… Колыванова Лариса Прокофьевна, вот ее адрес, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения…
– Сорок три года? А я думала, что этой Лисоньке-Ларисоньке больше… Ушлая такая тетка, и явно что-то недоговаривала. Значит, связана она с этим Семеном, уж не знаю, каким образом, а он, допустим, так и промышляет мошенничеством с квартирами. И вот положила она глаз на соседскую квартиру. Мигом оформили фальшивую доверенность на Баранкину, дальше все просто – нашли лохушку провинциальную и впарили ей квартирку относительно недорого. Другой бы человек подумал, отчего такая цена низкая, да так быстро все провернуть стараются, посоветовался бы с умными людьми, а наша Катя только обрадовалась.
– Ну, ты на нее не очень наезжай, – заступился дядя Вася, – эти риелторы, они же психологи великие, что хочешь человеку наболтать могут. И вот еще какой вопрос: куда же настоящие хозяева, Капустины-то, делись? Не убили же они их, в самом деле? По своему опыту знаю: человек или уж мошенник, или убийца. А я всякого повидал…
«Ну, сейчас начнется вечер воспоминаний!» – подумала я, но Бонни, к счастью, очень своевременно разбил дяди-Васину любимую чашку с петухом, и разговор наш перешел на проблемы воспитания крупных собак среднего возраста.
Катя лежала без сна и смотрела, как по потолку изредка пробегают полосы света от проезжающих машин. Третий час ночи, а сна ни в одном глазу. И так каждую ночь, забыла уже, когда спала до утра.
Одиночество… Вот тут-то она хлебнула его полной чашей. Здесь, в чужом большом городе, где никто ее не знает, где самые стены этой квартиры помнят прежних хозяев, на нее находила такая тоска, что хотелось сидеть на подоконнике и выть на луну.
А как она радовалась, когда переехала в Петербург! Ей казалось, с новым назначением начнется у нее новая интересная жизнь. И с квартирой повезло – удобная, двухкомнатная, в центре, а не в спальном районе, где унылые ряды многоэтажек вызывают хандру в любое время года.
Может, все дело в квартире? Или она, Катя, просто не такая, как все? Может быть, она слишком холодная, слишком рациональная, слишком… слишком умная, как говорил бывший муж. И в его устах это звучало как самое сильное оскорбление.
Это неправда, тут же возразила она себе, то есть, конечно, она умная, причем настолько, чтобы сообразить, что не надо ум свой выпячивать, тем более перед любимым мужчиной. И не холодная она вовсе, не рыба мороженая, как опять-таки высказался муж на прощание, все у нее в порядке, и даже была самая настоящая любовь.
Катя усмехнулась, вспомнив свою настоящую любовь. Любовь звали Олегом, и познакомились они банально, как в плохом фильме, – она уронила сумочку, а он помог собрать рассыпавшиеся мелочи. По собственным его словам, потом Олег заглянул в глаза незнакомой женщине и пропал. Катя тоже почувствовала, как сердце пропустило один удар, а потом начало биться сильно-сильно.
