Она нашла карточку, так, Киселева М.Е., домашний адрес, телефон. Какой год рождения, девятнадцать лет всего? А по голосу-то не скажешь. И конечно, вот записано: не замужем. Попробовать позвонить, что ли?
Она набрала номер. Ответил мужской голос, отец, наверно.
– Можно Марину попросить?
– А кто ее спрашивает? – настороженный какой голос.
– А ее что, дома нет? Я тогда попозже позвоню. Она когда обычно приходит?
– Она уже никогда не придет, умерла она.
– Как умерла? – растерялась Зоя. – Сегодня?
– Почему сегодня? Шестого ноября умерла, до праздников еще.
– До праздников?!!
– А кто ее спрашивает-то, – заволновался голос, – вы кто?
– Это из женской консультации говорят, – машинально ответила Зоя Семеновна и повесила трубку.
На шум выглянули сестрички из бокса.
– Что случилось, Зоя Семеновна?
– Ой, девочки, я женщину на прием записала, а она умерла.
– Ну и что, все бывает.
– Да как же так, ведь она шестого числа умерла, а я с ней сегодня говорила.
– Ну вы даете, Зоя Семеновна, бред какой-то.
– Да вот же, запись пятнадцатого, Киселева М.Е.
– Ой, ужас какой, с того света!
– Не знаю, девочки, с того или с этого, а неприятности у меня точно будут.
Хоронили на Северном. Сначала долго ждали автобуса у проходной, потом ехали в морг, потом в морге ждали, когда вынесут. Шел дождь, потом дождь со снегом. На кладбище потащились по грязи в самый дальний конец, потом долго смотрели, как роют могилу.
Зонтик уже не спасал, ноги тоже сразу промокли. Надежда с тоской смотрела по сторонам. Вот тетки какие-то суетятся в черных платочках, родственницы наверное. А родители все молчат, друг за друга держатся. Нет у Марины ни братьев, ни сестер, вот горе-то. А гроб так и не открыли. Что там смотреть, когда с седьмого этажа головой вниз на асфальт. Рассказывали, когда отец опознавать ездил, как увидел, так сразу в морге в обморок упал. А вон молодежь стоит толпой, одноклассники. Ребята по сторонам смотрят, девчонки кучкой. А одна, глядите-ка, плачет. Подружка, видно, близкая. Кажется, Олей зовут. Страшненькая такая девчушка, незаметная, одета скромно. Даже странно, что Маринка с ней дружила. Хотя, может быть, с такой-то она как раз и делилась. А с работы, кроме нашей лаборатории, никого, видно, не было там у Марины друзей. Начальник стоит в стороне без зонтика и без шапки. Хоть бы подошел, не выделялся, а то и так уже родственники косятся.
В сапоге хлюпнуло. О, господи, когда же это кончится!
Наконец все венки и цветы были уложены, народ потянулся к выходу. Надежда поравнялась с заплаканной Олей.
– Оленька, извините меня, я с Марининой работы. Вы, я так понимаю, близкая ее подруга?
– С первого класса, – всхлипнула Оля.
– У меня к вам просьба. Я на этой неделе буду Маринины вещи разбирать, там остались какие-то мелочи, книжки, фотографии, мне к родителям как-то неудобно обращаться, может быть, я бы вам это передала? А вы потом сами решите, что родителям отдать, а что себе на память оставить. Вы работаете?
– Работаю и учусь в ЛИТМО на вечернем.
– Так я вам позвоню и встречу как-нибудь после работы. Давайте ваш телефон.
Стеснительная Оля не смогла отказать.
В пятницу до обеда обсуждали похороны. Полякова с Пелагеей, конечно, и на поминки потащились, перезнакомились со всеми родственниками и бог знает что там наболтали. Между прочим, рассказали, что отец к концу сильно опьянел, плакал, говорил о каком-то звонке из консультации в четверг вечером и что когда он в пятницу туда пошел выяснять, что там с Мариночкой было, они там с ним и разговаривать не стали: мы, мол, справок не даем. Так он этого так не оставит, в прокуратуру пойдет, если милиция не поможет, а дальше они ушли, потому что он совсем разбушевался.
После обеда начальник вернулся из милиции. Подошел к Надеждиному столу, постоял, посмотрел на умиравшую от любопытства Полякову, пожал плечами и вышел. Надежда выждала три минуты, взяла грязную посуду, оставшуюся после одиннадцатичасового чая, и тоже вышла. Начальник стоял в коридоре у стенда «Наши достижения» и внимательно читал прошлогоднюю статью о научной организации труда.
– Ну что, Сан Саныч? Как там дела?
– Да ничего пока. Следователь спокойный, не въедливый. Вопросы задавал чисто формальные.
– А насчет ссоры шестого числа?
– Я рассказал все как было. Да, застал ее в кабинете, да, ругал, за дело. Я начальник, имею право.
Из двери выглянула Полякова, посмотрела подозрительно.
– Сан Саныч, возьмите мой телефон в журнале и, если будет необходимость, позвоните мне в выходные.
– А вы – мне.
Надо же, он, оказывается, улыбаться умеет!
Полякова заглянула в туалет, остановилась у раковины.
– Надь, ну что там в милиции?
– Понятия не имею!
– А что он сказал-то тебе?
– Сказал, что депремирует тебя на пятьдесят процентов за хамство начальнику!
В выходные начальник не позвонил, и Надежда решила не навязываться. В понедельник с утра она занялась лаборантскими делами: заполнила табель, требования на комплектующие, потом позвонили антеннщики насчет задания, потом из первого отдела, потом – из расчетного, и к вечеру от этой беготни она совершенно ошалела, так что смогла заняться Марининым столом только во вторник.
Так, в этой половине все по работе: увольнительные, бланки на табель, папки: инвентаризация, ведомости; порядка, конечно, нет, но разобраться можно. А в этой – личные Маринины вещи: чашка, щипцы для завивки, туфли. Это все надо Оле отдать. Вот в ящике карандаши, ручки, зеркалец три штуки, пинцет, чтобы брови выщипывать, сережка серебряная, недорогая, одна почему-то. Потеряла где-то вторую. Аскорбиновая кислота в таблетках – понятно, тошнило беднягу сильно на втором месяце. А вот – надо же! – туалетная вода для мужчин французская, коробка не распечатана. В подарок, наверное, кому-то приготовила, но не отцу же! Тоже надо отдать, не выбрасывать же такую дорогую. Книжки какие-то, учебник английского. Надежда заглянула, нет ли штампа. Нет, не из их библиотеки, значит, надо отдать. Вот в последнем ящике документы: профсоюзный билет, комсомольский, фотографий пачка, вот школьные еще – Надежда узнала Олю, вот летние на даче. Кто же тут Маринкин хахаль-то? Нет, не то все, ребята там все молодые, почти мальчишки, а Маринка искала себе кого пошикарней. Может, женатый кто у нее был? Да, вот еще записная книжка и ключ какой-то.
Надежда пролистала записную книжку. Фамилии, еще в школе записанные детским почерком – что тут найдешь? А ключ от дома, что ли? Вряд ли. Ключ обычный, от французского замка, кто же в наше время входную дверь на один французский замок запирает? У них в лаборатории похожий замок, так, когда дверь случайно захлопнулась, Стас-механик этот замок простой шпилькой открыл. Ненужный какой-то ключ. И надо кончать с этим барахлом, и так себя уже мародером чувствует. Надежда собрала вещи в пакет, документы завернула отдельно, все мелочи сунула в ящик с карандашами, рука не поднялась выбросить, потом, когда уж сорок дней пройдет.
