Надежда походила по комнате, потом снова подошла к письменному столу. Она видела такой рисунок, но не на футболке, а на бумаге. Надежда достала из ящика синий фломастер и нарисовала на белой бумаге круг. В круге она обозначила солнце, лучи и буквы, потом закрасила все свободное место синим.
Точно! Именно в таком виде это и было. Сам плакат белый, на нем синий круг, а внутри – белое солнце и надпись тоже белым. Куда бежать? Где мог глаз зацепиться за этот плакат?
Надежда вскочила на ноги, обуреваемая жаждой деятельности, но совершила над собой усилие и остановилась. Что за ерунда, она не девочка, чтобы носиться по городу в поисках непонятно чего. Не зря в народе говорят, что дурная голова ногам покоя не дает!
Надежда прошла на кухню и налила себе крепкого чаю. Чтобы стимулировать мозговую деятельность, она даже положила в чай две ложки сахара, хотя терпеть не могла сладкий чай. Пришлось также съесть бутерброд с сыром и намазать вареньем два крекера. И только теперь, когда Надежда уже поругивала себя за чревоугодие, в голове у нее прояснилось, и она вспомнила, что у соседского мальчишки Димки все стены в комнате завешаны плакатами, и очень вероятно, что плакат с синим кругом она видела именно у Димки, когда приходила к нему решать задачки по алгебре.
Димка оказался дома – кажется, он прогуливал школу и дверь открыл только потому, что ждал кого-то из приятелей. Увидев Надежду, он очень расстроился и даже заговорил было грубо.
– Димка, я по делу! – сразу же предупредила Надежда. – Дай мне плакаты поглядеть в твоей комнате, очень нужно.
– Не дам! – решительно заявил Димка и встал в дверях с таким видом, что было ясно – сдвинуть его может только бульдозер. Надежда сообразила, что Димке не жаль плакатов, просто у него в комнате кто-то или что-то есть. И это «что-то» нельзя показывать посторонним.
Надежда решила наплевать на педагогику и достала свой рисунок.
– Есть у тебя такой плакат? Неси сюда!
– А вам зачем? – Димка стоял насмерть.
– Слушай, я же не спрашиваю тебя, почему ты дома в одиннадцать часов утра! – возмутилась Надежда. – И мне нет дела, кто там у тебя в комнате и чем вы там занимаетесь!
– Да мы ничего такого… – заныл Димка.
– Неси плакат, и разойдемся красиво! – потребовала Надежда. – Я у тебя вообще сегодня не была, а плакат потом заберешь, мне он насовсем не нужен.
Димка проскользнул в дверь бочком и вернулся, неся отодранный с мясом плакат.
На лестнице Надежда внимательно плакат рассмотрела. Все верно, синий круг на белом поле, та же надпись, а внизу, уже на белом, напечатано мелким шрифтом: «Клуб андербайкеров приглашает всех желающих. Велосипеды свои. Адрес клуба: улица Галерная, дом 48, второй двор, налево под арку».
Восхитившись про себя, насколько точно указан адрес, Надежда сделала смелое предположение, что парень с фотографии носит свою синюю футболку не просто так. То есть эти футболки специальные, и в магазине купить их нельзя, а можно получить в этом самом клубе андербайкеров. Стало быть, парня должны там знать. И если Надежда покажет фотографию, вполне возможно, что ей скажут фамилию парня и его домашний адрес. Или хотя бы телефон. Или хоть какие-то координаты.
Надежда примерно знала, что байкеры – это велосипедисты. Тем более в объявлении было сказано, что велосипеды нужны свои. Идя дальше, следовало предположить, что андербайкеры – велосипедисты, катающиеся под землей. Об этом говорило и название клуба – «Солнце под землей». Никакого солнца там, разумеется, нет, это аллегорическое выражение, означающее, надо думать, что под землей у андербайкеров есть свой интерес. Надежда слышала, что есть ненормальные велосипедисты, которые ездят на своих велосипедах по рекам, по болотам и даже по пещерам. Есть даже такие, которые прыгают на велосипедах с мостов или высоких обрывов. Она сделала смелый вывод, что члены клуба с экзотическим названием «Солнце под землей» ездили на своих двухколесных друзьях по городским подвалам.
Надежда нашла в компьютере карту города и выяснила, что Галерная улица идет параллельно Конногвардейскому бульвару и уходит от Исаакиевской площади черт-те куда, в дебри старого города.
Так сложилось, что тот район – очень старый, с красивыми домами конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века – оказался весьма далек от технического и всякого другого прогресса. То есть в свое время из огромных барских квартир были понаделаны дремучие коммуналки, да так и остались до сих пор. Метро в тех местах было никак не проложить – дома старые, стоят тесно, запросто могут обвалиться. Наземный общественный транспорт ходил из рук вон плохо. Получалось, что вроде бы и центр, а самое настоящее захолустье. В советское время народ без сожаления бросал запущенные коммуналки и ехал куда дадут – в Купчино, на Комендантский аэродром, на Гражданку или даже на самый конец света, в Сосновую Поляну. В послеперестроечные времена, при всем спросе на жилье, никто не хотел расселять коммунальные квартиры в этом районе, агенты по недвижимости прекрасно знали, что обеспеченные люди не станут там жить – уж больно неприглядный вид открывался из окон, да и сами дома находились почти в аварийном состоянии.
И остались жить в том районе одни люмпены, которым не нужно было ездить на работу, остальные, чертыхаясь и ругая городские власти, давились по утрам в немногочисленных автобусах и маршрутках и мечтали скопить денег на квартиру в более приличном месте.
Так что андербайкеры правильно выбрали место дислокации – в том дремучем районе все здания старые. И подвалы в них подходящие.
Надежда посмотрела по карте, где находится нужный ей дом сорок восемь, и отбыла, наказав коту Бейсику быть за хозяина, но дверь никому не открывать.
Маршрутка довезла по Конногвардейскому бульвару до кольца, дальше пришлось добираться пешком какими-то кривыми переулками. Цивилизация кончилась примерно через десять минут. Даже не верилось, что совсем недалеко отсюда расположился Исаакиевский собор, и толпы говорливых туристов, радуясь хорошей погоде, штурмуют его, как какой-нибудь Эверест.
Асфальт в переулках был окончательно раздолбан, а местами его и вовсе не имелось – мостовая, как в позапрошлом веке, была вымощена булыжником. Сказать, что окружающие дома нуждались в ремонте, – значит совершенно ничего не сказать. Они из последних сил кричали о нем всей своей отбитой штукатуркой, всеми своими обваливающимися балконами. Ворота во дворах если и были, то висели обязательно на одной ржавой скрипучей петле. Возле них на самодельных лавочках или просто на ящиках сидели весьма потрепанные жизнью личности непонятного пола. Рядом с ними примостились такие же потрепанные собаки. Прямо по булыжной мостовой брели подозрительные типы с авоськами, полными пустых пивных бутылок. Один такой тип уставился на Надежду тяжелым мутным взглядом. На его грязной, небритой щеке сидела муха, но абориген не обращал внимания на такую мелочь.
Надежде стало неуютно. Она прибавила шагу и скорее завернула за угол, скрывшись от подозрительного типа.
