Услышав равнодушный женский голос, заплетающимся языком проговорила:
– Приезжайте… приезжайте скорее… Лену убили…
– Имя? – спокойно осведомилась дежурная, как будто принимала заказ на такси или на ремонт холодильника.
– Лена… Елена Кочергина… ее убили…
– Я спрашиваю ваше имя, – перебила ее дежурная. – Имя и адрес!
Лиза с трудом вспомнила свой собственный адрес и продиктовала его. Потом положила трубку и налила еще коньяку. Но спохватилась, что приедет милиция и застанет ее совсем пьяной. Ей-то все равно, что они подумают, но она не сможет толково ответить на вопросы.
Потом она сидела на кухне, уставившись в одну точку, не в силах заставить себя войти в гостиную и взглянуть на то, что там лежит…
Звонок раздался совершенно неожиданно.
Требовательный, громкий, властный, он раскатился по всей квартире, заполнив ее, как газ заполняет весь предоставленный ему объем.
Лиза бросилась к двери, испытывая облегчение и даже странную радость – она больше не будет одна.
В квартиру ввалились незнакомые, шумные, самоуверенные люди. Они по-хозяйски протопали в гостиную, моментально освоились там, равнодушно осмотрели Ленин труп. Один из них уселся за стол и принялся заполнять какие-то бумаги, остальные громко переговаривались. Видно было, что происшедшее нисколько их не волнует, что это для них – вполне привычная, будничная картина.
Лизе задавали какие-то вопросы, она отвечала на них – чаще невпопад, но это тоже никого не удивляло.
Слова и поступки других людей доходили до нее плохо и как бы с запозданием, как будто она видела и слышала их через толстое стекло или через слой воды. В какой-то момент она услышала, как один из милиционеров звонит кому-то по телефону и негромко, с заметным уважением докладывает:
– Да, Александра Павловна, убийство… да, судя по всему… на шее отчетливые синяки… нет, шнурка не нашли, и странгуляционной борозды нет…
Немного позже появился человек постарше, в несвежем белом халате и очках. Он осмотрел Лену, поднял веки, посветил в глаза маленьким фонариком, долго изучал синяки на шее, потом вполголоса переговорил с милиционерами.
Лизе снова задавали разные вопросы, на первый взгляд совершенно бессмысленные. Потом появились двое санитаров с носилками, и Лену – точнее, то, что когда-то было Леной, – унесли. Наконец и милиционеры, задав последние вопросы, удалились, сказав на прощание, что Лизу вызовет следователь для дачи показаний.
И наконец она осталась одна.
Закрыв дверь за милицией, она заметалась по квартире, как дикий зверь по клетке.
Она не могла здесь оставаться! Все здесь пропахло смертью, убийством, ужасом. Тут совсем недавно хозяйничал убийца, эти стены видели агонию Лены.
Лиза поняла, что ни за что не сможет заснуть в этой квартире, да какое там заснуть – она просто задыхалась!
Взглянув на бутылку коньяка, она почувствовала сильную тошноту. Как ни странно, это помогло ей взять себя в руки и принять разумное решение: нужно куда-то попроситься ночевать.
Только не к родителям – они с ума сойдут, если заявиться к ним в такое позднее время и в таком состоянии.
Перебрав все доступные варианты, Лиза остановилась на своей однокласснице Верочке Симагиной: она не замужем, ложится поздно, а самое главное – у Верочки легкий, незлобивый характер.
Лиза с трудом вспомнила телефон одноклассницы (не потому, что забыла его, а потому, что сейчас ей любые, самые простые действия давались с трудом).
Голос у Верочки был заспанный, она уже легла, но, услышав дрожащий Лизин голос, всполошилась и сразу согласилась, чтобы та приехала к ней ночевать.
Лиза поспешно собралась, вышла на улицу.
На улице было темно, тихо и безлюдно.
Только сейчас до нее дошло, что доехать до подруги в такое время будет совсем непросто – машину поймать в их районе трудно, а общественный транспорт уже не работает.
И тут в конце улицы показалась неприметная серая машина.
Лиза бросилась к краю тротуара, замахала рукой.
Машина остановилась, приоткрылась дверца. Лиза увидела лицо водителя – мрачное, неприветливое, с круглыми совиными глазами и крючковатым, похожим на клюв носом.
Впрочем, выбирать ей не приходилось.
– Подвезете к Пяти Углам? – спросила девушка, наклонившись.
– Садитесь, – водитель шире распахнул дверцу. Лиза опустилась на сиденье и прикрыла глаза.
Мария Антоновна шла по темному коридору со свечой в руке.
Ночной дворец жил своей собственной, бессонной жизнью: где-то тихо поскрипывал рассыхающийся паркет, пел свою унылую песню ветер в печных трубах, печально позвякивали хрустальные подвески люстр. Где-то далеко, должно быть, в библиотеке или в кабинете Дмитрия Львовича, пробили полночь большие напольные часы.
Впереди мелькнула неровная, трепещущая полоска света.
Мария Антоновна приблизилась к неплотно прикрытой двери, постучала в нее костяшками пальцев.
В ее душе, всегда такой решительной и не знающей сомнений, вдруг шевельнулся червячок неуверенности.
– Заходите, сударыня! – донесся из-за двери приглушенный голос.
Нарышкина немного помедлила, но все же толкнула дверь и с непривычной робостью вошла в комнату старой гувернантки.
В углу комнаты рдела темно-красная лампада, освещавшая одинокую икону на стене, скудно обставленное помещение и его престарелую обитательницу.
Впрочем, в этом колеблющемся тусклом свете мадемуазель д’Аттиньи выглядела странно помолодевшей. Она показалась Марии Антоновне выше и стройнее, чем обычно. До самых глаз гувернантка была закутана в черное шелковое покрывало, из-под которого ее черные глаза выглядывали с каким-то странным и даже пугающим выражением.
Посреди комнаты стоял стол, накрытый алой бархатной скатертью. На нем лежали темные карты с непривычным рисунком, стоял бокал рубинового стекла и темная запыленная бутылка.
В углу комнаты шевельнулся какой-то сгусток тьмы. Марии Антоновне померещилась огромная черная собака, лежавшая на полу. Она изумленно вгляделась и тут же с облегчением поняла: то, что она приняла за собаку, была брошенная на пол меховая ротонда, крытая черным бархатом.
Мария Антоновна привычно подняла руку, чтобы перекреститься на икону – но тут же в испуге опустила ее: то, что сперва показалось ей обыкновенной иконой, было потемневшей от времени гравюрой в черной деревянной рамке. Гравюра изображала высокую женщину в черной мантии, немного напоминающую саму мадемуазель д’Аттиньи. На плече этой женщины сидел ворон, у ног бежала огромная черная собака с оскаленной пастью.
