Из этой толпы вышел вперед тот самый одноглазый пират, который в пылу схватки застрелил капитана. Теперь аббат из своего укрытия смог как следует его разглядеть.
Это был высокий детина лет тридцати, с длинными, черными, давно не мытыми волосами, рассыпанными по плечам, с обвислыми усами и черной шелковой повязкой на глазу. Он был в дорогом, расшитом золотом камзоле с кружевными манжетами. Однако камзол был во многих местах прострелен и разрублен саблей, манжеты же разодраны и обожжены порохом. На боку его болталась огромная сабля в позолоченных ножнах, лицо же выражало беспощадную свирепость и звериную хитрость.
Подойдя к дрожащим от страха пленникам, пират обвел их пылающим взглядом своего единственного глаза и проговорил хриплым, каркающим голосом:
— Знаете ли вы, кто я такой?
— Ты — грязный пират! — выкрикнул молодой англичанин с кровоточащей раной на плече. — По тебе давно плачет виселица!
— Смелый парень! — одобрительно проговорил пират, остановившись напротив англичанина и с интересом разглядывая его. — Мне нужны такие смелые парни. Хочешь вступить в мою команду?
— Никогда в жизни! — гордо ответил англичанин.
— Ну, нет так нет, — пожал плечами пират. — Я никого не принуждаю и никогда не повторяю предложения.
С этими словами он молниеносно выхватил саблю и одним движением отсек англичанину голову. Голова покатилась по палубе, вращая глазами, а обезглавленное тело еще целую секунду простояло на ногах и рухнуло, обдав соседей фонтаном крови.
— Повторяю свой вопрос, — прокаркал одноглазый, оглядывая застывших от ужаса пленников. — Знаете ли вы, кто я такой?
— Ты — Франсуа Делоннэ, Черный Ворон! — отозвался боцман „Сирены“, долговязый ирландец.
— Ну вот, очень хорошо! — Пират издевательски ухмыльнулся. — Вы меня знаете и знаете, что со мной не следует шутить. Этот малый знает это особенно хорошо, — пират пнул ногой обезглавленное тело. — Так что переходим к делу. Сперва вы отдадите мне все ценное, что у вас есть. Но предупреждаю, что со всяким, кто посмеет спрятать от меня хотя бы медный грош, я поступлю сурово, но справедливо — как с этим парнем. — И он снова пнул мертвого англичанина.
По рядам пленников прошел испуганный ропот.
Дождавшись, когда он стихнет, Делоннэ продолжил:
— Далее, после того как вы отдадите мне все ценное, я поделю вас на три категории. Морякам и солдатам я предложу поступить в мою команду. Знатные джентльмены могут быть отпущены на свободу… за приличный выкуп, само собой. Тех же, за кого некому заплатить выкуп, я продам на невольничьем рынке. Всем ясно?
Пират снова окинул взглядом пленников.
Они молчали, в ужасе глядя на своего безжалостного повелителя.
— Вижу, что всем ясно! — проговорил тот, но в это мгновение из толпы его сообщников вынырнул старый пират с головой, обвязанной красным шелковым платком.
— Погоди, капитан! — прошамкал он беззубым ртом. — Есть еще одно маленькое дельце!
— Чего тебе надо, Джон Метьюз? — недовольно осведомился Делоннэ. — Ты получишь свою долю, когда придет время!
— Дело не в моей доле, капитан! — обиженно проговорил старик. — Дело куда серьезнее!
Он приник к уху одноглазого и что-то зашептал.
Пиратский капитан внимательно выслушал его и снова обратился к пленникам:
— Мой старый друг сказал, что совсем недавно вы, может быть, подобрали в море лодку с одним моряком, португальцем. Так ли это?
Пленники испуганно молчали, и тогда Делоннэ, ни слова не говоря, взмахнул саблей и обезглавил стоявшего поблизости толстого голландца. Труп с грохотом рухнул на палубу. Пленники в ужасе шарахнулись от него, пират же, невозмутимо спрятав саблю в ножны, прокаркал:
— Вы еще не поняли, что мне следует отвечать без промедления? Итак, повторяю вопрос: подобрали ли вы лодку с португальцем?
— Так точно, сэр! — ответил корабельный кок „Сирены“, высунувшись из-за спин своих товарищей.
— И где же теперь этот португалец? — осведомился Делоннэ, сверля кока мрачным взглядом своего единственного глаза.
— Он помер, сэр! — поспешно проговорил кок. — Помер и похоронен по морскому обычаю!
— А где его вещички? — продолжал спрашивать пират.
Пленники молчали, и Делоннэ схватился за рукоять сабли.
— Не знаю, сэр! — испуганно пролепетал кок. — Вроде бы у него ничего не было, а что и было, то вместе с ним сбросили в море. Но вам бы лучше спросить у того аббата, который исповедовал его перед смертью.
— Аббата? — Делоннэ удивленно оглядел пленников. — Где же этот аббат? Почему я его не вижу?
— Вот он! — выкрикнул старый Джон Метьюз и выволок аббата из его убежища. — Вот он, капитан!
— Вы думали скрыться от меня, святой отец? Разве вы не знаете, что сказано в Священном Писании: нигде не скроешься от лица Моего?! — Святой отец, благословите меня! — прокаркал Делоннэ, состроив уморительную физиономию и склонившись перед аббатом в шутовском поклоне. — Отпустите мне мои грехи, которых так много, что я и половины не упомню! Помню, на прошлой неделе я утопил трех священников и одного монаха, а месяцем раньше отрубил голову епископу…
Прочие пираты громко захохотали и подхватили за своим главарем:
— И мне, и мне отпустите грехи, святой отец!
— Негоже смеяться над святым таинством исповеди! — строго ответил аббат.
— Надо же, а я и не знал! — С этими словами Делоннэ схватил аббата за воротник, встряхнул его, как тряпичную куклу, и прорычал, бешено вращая глазом: — Что сказал тебе перед смертью португалец? Говори, святоша, или пожалеешь, что родился на свет!
— Я не могу этого сказать, — отрезал аббат. — Тайна исповеди священна! То, что поведал мне умирающий — ведомо только мне и Господу!
— Я и есть Господь! — выкрикнул пират. — В этих морях мое слово священно! Говори, жалкий червяк, или ты позавидуешь тем, чья смерть была быстрой и легкой! — И он пнул носком сапога обезглавленное тело одной из своих жертв.
— Я готов принять любые муки во славу Господа! — Аббат гордо вскинул голову и сложил руки на груди.
— Ну, так прими же их! — Делоннэ схватил священника, как пушинку, подтащил его к борту корабля и оглянулся на своих подручных: — Билли Заплата! Жан Костолом! Несите веревки!
Двое здоровенных пиратов принесли моток веревок, обвязали аббата за запястья и спустили его за борт, так что его ноги немного не доходили до воды. Вывернутые руки нестерпимо болели, тропическое солнце безжалостно палило непокрытую голову священника, и только изредка срывающиеся с волн брызги освежали его лицо.
