Таня большим половником разливает ароматные горячие щи по мискам, вываливает на стол груду ложек.
Губастый первым пододвигает к себе миску, с наслаждением вдыхает поднимающийся парок и запускает ложку в густое варево. Щи мясные, очень вкусные. Я никогда таких не ел. У нас в детдоме готовили неплохо, но все равно не так. И щи там были пусть и с мясом, но водянистые какие-то, что ли.
В комнате воцаряется тишина, слышен только перестук ложек. Шуня, поначалу поджавшая губки, — она вообще не любит мясное, — распробовав, наворачивает вместе со всеми. Лицо ее раскраснелось, длинная рыжая челка свисает, мешая есть, и она время от времени смешно сдувает ее с носа.
— Чечен? — вдруг спрашивает Тёха.
Он съел всего пару ложек и теперь исподлобья смотрит на присевшего на тот табурет, где сидел Николай, Аслана. Таня стоит у двери, прислонившись спиной к косяку, и с улыбкой смотрит, как мы едим. Вопрос Тёхи заставляет ее вздрогнуть.
— Вайнах, — с вызовом отвечает Аслан.
— А тут че делаешь?
— Тут мой дом.
— С хрена ли? Че-то я гор вокруг не вижу…
— Не надо, — умоляюще просит Таня. — Ешьте молча.
Но Тёху уже не остановить.
— Че молчишь? — сжимая кулаки, не отстает он.
— Николай отца моего убил, — вдруг говорит Аслан.
Тёха никогда ничему не удивляется. Но тут его лицо вытягивается.
— Чего?
— Отец в другого Бога верил. Он деда убил, мать убил, двух сестренок, — как бы через силу рассказывает Аслан, глядя в пол. — И людей из роты Николая. Девять человек. Он дом взорвал. А сам в горы ушел. Николай за ним пошел, догнал и убил…
Глава девятая
Мы любим свободу!
Губастый первым приканчивает свою порцию, откладывает ложку и с сожалением смотрит в Тёхину практически не тронутую миску.
— Еще? — спрашивает Таня, срываясь с места.
Видно, что она рада как-то перебить неловкую тишину, повисшую после разговора нашего бригадира с Асланом.
— Ага, — счастливо улыбается Губастый.
Пожрать он любит, это да. И главное — куда в него лезет? Худой, кости торчат, а хавает за троих.
Таня наливает полную миску.
— Не мародерничай, — шипит на Губастого Сапог.
Он прав — тут в доме детей мал мала меньше, каждый кочан капусты, небось, на счету, но Губастый сейчас ничего не слышит, полностью сосредоточившись на миске со щами.
Приходит Николай. У него озабоченное, усталое лицо.
— Как он? — спрашивает Тёха.
— Спит. Температуру чуток сбили, — дергая щекой, отвечает Николай. — Чуть не загубили вы парня.
— Мы ж не знали… — говорит Сапог виноватым голосом.
— Чего не знали?
— Ну, что он доходяга такой. Тепло же было — оттепель.
— Тепло… — ворчит Николай. — Куда вас понесло-то? Родители ваши где?
— Нету у нас родителей, — расставляю я точки над «ё». — А едем мы на Дальний Восток.
— Куда-а?! — поражается Николай. — С ума сошли, что ли? Зимой, через всю страну… Деньги хоть у вас имеются?
— Полно! — Я произношу это с вызовом.
— Пятёра, глохни! — не глядя на меня, приказывает Тёха.
— Серьезные вы мужики, как я погляжу, — усмехается Николай. — С полными карманами денег пешком по полю на Дальний Восток… Ну-ну.
Он садится напротив Тёхи, пристально смотрит на нашего бригадира. Тёха отодвигает миску, тоже смотрит на хозяина дома. Молчаливая эта переглядка длится около минуты.
— Девчонку-то куда тащишь? — спрашивает Николай.
— Она сама, — Тёха отводит взгляд, вертит в руках ложку.
— Ты вроде на дурака не похож. Понимать же должен — авантюра это. Не доехать вам.
— Это с хрена ли? — не удержавшись, вклинивается Сапог.
— У нас не ругаются, — морщится Николай.
— Почему не доехать? — послушно исправляется Сапог.
— Тут все просто: взрослых с вами нет, любой милиционер вправе задержать вас как безнадзорных. По закону.
— Мы сами себе надзор, дяденька, — улыбается Шуня. — И милицию не боимся.
— А зря, — вздыхает Николай, и щека его несколько раз дергается.
Я такое видел, называется нервный тик. Вообще этот Николай странный. Аслан сказал, что он был военным, командиром роты. А теперь у него зрение слабое и нервы. После ранения? Как же он такой оравой рулит?
Неожиданно Николай заговорил, словно бы отвечая на мой невысказанный вопрос:
— Черчилль как-то сказал: «Ответственность — это та цена, которую мы платим за власть». Я, когда меня комиссовали по здоровью, вообще решил поначалу — один буду. Кому нужна такая обуза? Потом Елену встретил. Она меня выходила, от инвалидности спасла. Стали жить. Ну а потом я за Асланом поехал. А вернулся с тремя — с ним, с Олей и с Гулей. Таню на вокзале подобрали. Игорька и остальных в местном детдоме взяли. Поначалу страшно было, ночами не спал, все думал — вдруг не сумею, вдруг все рухнет… Но потихоньку зажили, ничего. Дом вот купили, с остолопами местными воюем. Они неплохие люди, просто устали от всего и смотреть вперед разучились. Ничего! Научим. А тех, кто не хочет, — заставим. Чтобы всем было хорошо. Документы у вас есть?
Тёха молчит.
Начинаю понимать — Николай все это говорит не просто так. Кажется, он хочет сделать нам какое-то предложение. Точнее, понятно какое.
— Парни вы крепкие, — подтверждает он мою догадку. — Нам такие нужны. Жизнь тут привольная, места красивые…
— Нет, — перебивает его Тёха.
— А ты всегда за всех отвечаешь? — щурит близорукие глаза Николай.
Щека у него теперь дергается все время. Таня и Аслан, внимательно вслушивающиеся в разговор, переглядываются.
— Места хватит, — говорит девушка. — Вы не думайте, мы хорошо живем! И с едой все в порядке. Поле у нас большое, лес, речка. А со следующего года пособия должны начислять…
— С документами решим, — подхватывает Николай. — И с учебой. Школа тут в поселке, двадцать три километра всего. Я своих на машине вожу.
— Нет, — повторяет Тёха.
— Я твое мнение уже слышал, — досадливо машет рукой Николай. — Пусть теперь остальные выскажутся.
Мы с Сапогом и Шуней обмениваемся взглядами, как только что Аслан с Таней. Губастый продолжает орудовать ложкой. Он, похоже, вообще не обращает внимания на этот судьбоносный разговор.
— Спасибо, дяденька, — Шуня пододвигается к Тёхе, обнимает его за плечи. — Мы любим свободу!
