Сана была знакома с Г.Р. и считала его истинно святым, была уверена, что только он может утешить Муню в горе. Устроила ее встречу с Г.Р. Он сказал, что в монастырь идти не стоит, потому что Богу можно служить везде. Муня послушалась. Этим Г.Р. завоевал сердце ее матери, которая, конечно, не хотела для дочери монашеской участи, и с тех пор Любовь Валериановна стала вернейшей его адепткой.
Я достоверно знаю, что Г.Р. окончательно покорил Муню тем, что «вызвал» – она очень увлекалась столоверчением – «дух Николая», который уверил, что никого в жизни не любил так, как Муню, и любовь эта с ним за гробом, а в жизни мирской она теперь воплощена в Г.Р. Воистину говорите человеку то, что он хочет услышать, – и вы обретете его сердце… Бедняжка Муня это потом отрицала, чтобы обелить Г.Р., но она и замуж не вышла, и унижалась перед Г.Р., чему я сама была свидетельницей, и стала его секретарем и любовницей, и других женщин с ним сводила, в том числе свою сестру Ольгу, и ко мне они тянули грязные руки… Я Муню просто видеть не могла – с этим ее унылым выражением лживо-невинных фиалковых глазок, вечно в каких-то заношенных вязаных кофточках и кривых шляпочках, прилизанную… бр-р!
Как ни старалась Муня, как ни желал этого Г.Р., однако новая их встреча с Феликсом состоялась очень не скоро, потому что его скандальные похождения начали доводить княгиню Зинаиду Николаевну до нервных припадков. С ужасом видела она, как единственный обожаемый сын, оставшийся в живых ценой самой страшной жертвы (так она была убеждена), сознательно доводит себя если не до могилы, то до безумия. Она решила спасти Феликса тем, чтобы женить во что бы то ни стало. На ком?
На ком! Да в него влюблялись все поголовно. Даже моя строгая Котя называла его чарующим молодым человеком… В партиях недостатка, конечно, не было! Например, великая княгиня Мария Георгиевна, жена одного из моих дядей, великих князей, дочь греческой королевы Ольги Константиновны и моя троюродная тетушка, дружила с одной ирландкой – Матильдой Стекль. У нее была дочь Зоя, старше меня на два года. Как ни редко я посещала балы – maman меня совершенно не вывозила, никуда не сопровождала, за все мои светские выходы была ответственна графиня Камаровская, – я все же более или менее знала своих ровесниц, девушек на выданье. Знала и Зою Стекль, красивую истинной северной красотой. Этот тип называют иногда нордическим, и он ассоциируется с холодностью натуры. Однако Зоя вовсе не была холодной! Нет, ничего дурного я не хочу о ней сказать – она просто всех привлекала своим откровенно веселым нравом, таким отличным, между прочим, от моей сдержанности, застенчивости, порою даже дикости!
А вот Котя в ней никакой красоты и очарования не видела, говорила, что Зоя страшно избалована и ее правильные черты лица искажены эгоизмом и самолюбованием. Впрочем, Котя могла быть и пристрастна из-за меня. Сейчас, по прошествии стольких лет (а главное, будучи женой Феликса!), я спокойно утверждаю, что Зоя все-таки была очень привлекательна.
Великая княгиня Мария Георгиевна не нашла счастья в браке – дома, в Греции, она была сильно влюблена в простого моряка, но мать, королева Ольга Константиновна, настояла на ее браке с великим князем Георгием Михайловичем, братом моего отца, и этот брак стал притчей во языцех, потому что супруги жили врозь и были несчастны, хотя у них и родились две дочери, Нина и Ксения. О дружбе Марии Георгиевны и госпожи Стекль очень много разного говорили, мне, по молодости лет, вообще было слушать страшно. Я тогда впервые узнала, что не только мужчины грешили между собой, но и женщины… Стекль даже и жили в Михайловском дворце, вместе с семьей великого князя Георгия Михайловича и Марии Георгиевны…
Мария Георгиевна очень любила и Зою, крестной матерью которой она была, и желала выгодно выдать ее замуж. В свете такую фигуру, какой был Феликс Юсупов, первый, богатейший жених России, много обсуждали, многие матери в ту пору на него нацелились, но Мария Георгиевна была убеждена, что, при ее близости к императорскому дому, она станет самой привлекательной свахой. Она уже распускала слухи о том, что Феликс за Зоей ухаживает, и нарочно привезла в Крым, где в это время были Юсуповы, обеих Стекль: чтобы в самом выгодном свете показать их Юсуповым. Мария Георгиевна не сомневалась, что Зинаида Николаевна, к которой в то время государыня очень сильно охладела из-за ее ненависти к Г.Р. и тому, что княгиня Юсупова не стыдилась высказывать это отношение вслух, будет счастлива вернуть прежнее положение, а это возможно, если она, Мария Георгиевна, которая была пылкой поклонницей Г.Р., замолвит за княгиню Юсупову словечко. Но Зинаида Николаевна и бровью не повела в ответ на эти «выгодные соображения» и заявила, что сын ее сам решит свою судьбу и сам сделает свой выбор.
Однако это были лишь только слова вежливого отказа, потому что Зинаида Николаевна, при всей своей слепой любви к Феликсу, отнюдь не была слепой относительно его характера и не доверяла его выбору совершенно. Опять же она знала, что сын будет с женитьбой тянуть и тянуть, если не взять дело в свои руки.
Обо мне как о возможной невесте она думала с осторожностью. Тот случай в Кокозе, когда мы с Феликсом опоздали к обеду и явились страшно смущенные, заставив втихомолку посудачить и пошутить на наш счет, ею не забылся; кроме того, она прекрасно знала, какое обаяние имеет звание «единственного наследника баснословных юсуповских богатств» для боковой ветви царствующей фамилии – ветви, вечно стесненной в средствах, порой вынужденной униженно выпрашивать у государя очередное денежное пособие, хотя это и нарушало узаконение Александра III. Но слишком разнообразная молва шла о пристрастиях Феликса, чтобы можно было не сомневаться в согласии моих родителей на этот брак. И для начала Зинаида Николаевна решила посоветоваться с великой княгиней Елизаветой Федоровной, которая к Феликсу весьма благоволила. Восхищенный ее красотой, трагической судьбой и добрыми делами, он на какое-то время возомнил себя ее верным рыцарем и пожелал очиститься под ее благотворным влиянием. В это время великая княгиня занималась только богоугодными делами и ее кажущаяся отрешенность от жизни в сочетании с несказанной красотой не могли не произвести впечатления на Феликса, до жизни и красоты весьма жадного и не способного понять, как можно сознательно лишить себя всех тех радостей, которые та и другая предоставляют. Он посещал с великой княгиней отвратительные ночлежки, бывал с ней в монастырях, добрался даже до Соловков… Но Феликс и там оставался самим собой: и годы спустя он восхищался лишь красотой молодых соловецких чернецов, дивно певших хором, и в то же время негодовал, отчего русское монашество избрало неряшливость символом подвижничества, словно Господу угодны вонь и грязь.
Итак, Зинаида Николаевна попросила у великой княгини встречи, надеясь на добрый совет, однако, к своему изумлению, наткнулась на довольно холодный прием – а ведь они с Елизаветой Федоровной были почти подругами! – и как бы полное непонимание того, чего она хочет. Она вернулась домой очень недовольная и в печальном убеждении, что в императорской семье обескуражены тем, что Юсуповы столь много о себе возомнили, что намерены свататься к племяннице императора.
А тем временем произошло одно чрезвычайное событие, которое меня очень сильно задело. Я узнала, что мой кузен Дмитрий просил руки великой княжны Ольги Николаевны, дочери императора.
