– Это Николай? – на всякий случай уточнила я, заранее догадываясь об ответе.
– Да, а вот это – кольцо, – грустно добавила Лика. Глаза ее опять наполнились слезами, она уже приготовилась разреветься, как вдруг раздался телефонный звонок. Платовы как по команде вздрогнули, а я, сделав им знак оставаться на местах, спокойно подключила определитель, на котором, увы, высветилось сообщение о невозможности назвать номер абонента, и подняла трубку. Не дождавшись моего «Алло», звонивший сразу же приступил к угрозам.
«Все сроки прошли, готовьте деньги! Положить их следует в ячейку триста пятнадцать в камере хранения на вокзале, код семнадцать тринадцать Б, иначе он умрет, а потом и девочка! И не стоит обращаться в милицию!» – угрожающе добавил звонивший и отключился.
Платовы все поняли по моему лицу. Лика сразу же устроила истерику, плавно перешедшую в очередной громогласный скандал. Я благоразумно забрала Сонечку, альбом с фотографиями и удалилась в детскую, но до нас все равно долетали отзвуки семейных разборок. Лика требовала немедленной выплаты выкупа, Максим пытался объяснить, что так быстро сумму не соберет, она все напирала, и вдруг среди ее визгов я впервые услышала правильную фразу, которой уже давно добивалась от хозяина дома.
– Надо обратиться в милицию, преступники зашли слишком далеко, этот палец…
– Не смей этого делать, они убьют Николая! Это все из-за тебя, почему ты сразу не отдал им эти проклятые деньги! – взорвалась Лика, не дав ему договорить. – Неужели ты не понимаешь, что все бы давно закончилось, стоило только сразу же выполнить все требования!
– Но клиника…
– У тебя вечно только клиника на уме, ты же ее одну любишь, тебе даже дочь не жалко, думаешь, нанял эту выскочку и все в ажуре, и можно денег не платить, а на моего брата тебе наплевать, – она зашлась неприятным смехом. – Хотя о чем я говорю, ты же не умеешь любить, ты не приучен, вас в детдоме растили по другим правилам. Бедная сиротиночка! – издевательским тоном добавила она.
Следом за этой фразой я уловила вполне закономерный звук очередной пощечины и даже не была удивлена этому, слишком далеко зашла Платова, пусть даже и потеряв контроль над собой в приступе страха и отчаяния.
– Да, сирота, – в полнейшей тишине голос Максима раздался необычно громко. – И я горжусь, что, выйдя из грязи, добился всего сам! Ты права, когда говоришь, что клиника – предмет моей страсти! Но не смей, слышишь, не смей! – Он сделал ударение на этом слове. – Никогда не смей вставать между мной и дочерью. Напомню тебе, что я имею точно такие же права на девочку, как и ты. Подумай об этом хорошенько, когда в следующий раз решишь мне выплюнуть очередную порцию упреков. – Он замолчал, Лика на этот раз не спешила лезть в разговор. Я поплотнее прикрыла дверь, оставшаяся часть беседы, если, конечно, она состоится, скорее всего будет иметь примирительный характер, а уж становиться свидетельницей этого мне точно не хотелось.
Я посадила Сонечку в манеж и раскрыла альбом с фотографиями. Следом за черно-белыми и редко цветными снимками миленькой девочки с большими бантиками на жидких хвостиках и косичках, стоящей рядом или сидящей на коленях у женщины, вероятно, матери, следовали фотографии школьной и более поздней поры. Снимков Николая было гораздо меньше, точнее несколько. Один – на типичном для доживающей свой век советской эпохи горшке. Второй – в школьной форме и парочка на фоне морского пейзажа. Я сразу поняла, что напрягло меня, когда Лика раскрыла альбом – в нем не было ни одного фото, где бы брат и сестра были вместе – и этот факт мне показался более чем странным.
Скандал внизу достаточно давно утих, вскоре Лика вошла в детскую, на ее лице слез уже не было.
– Он не станет обращаться в милицию, – с нотками триумфа в голосе обронила она так, словно я немедленно должна была возблагодарить ее за эту победу.
– Это очень плохо, – мрачно ответила я.
– Но ведь иначе они убьют Николая, – выпучила глаза Лика.
– Поймите, Лика, все преступники, когда требуют выкуп, ставят такое условие, угрожая жизнью заложника, но никогда без помощи милиции не удавалось освободить похищенного. Никогда! Время Джеймсов Бондов давно прошло или скорее никогда не наступало, в одиночку, без помощи закона, нельзя добиться положительного результата, – привычно вернулась я к своим увещеваниям, но по лицу Платовой было понятно, что моих доводов она не слышит. – А где гарантии, что они не убьют заложника после того, как получат деньги, ведь Николай может запомнить их лица и после заявить в милицию. – Решила зайти я с другой стороны.
– Они так не сделают, их же интересуют только клиника и деньги, – наивно хлопая ресницами, неожиданно вступилась за преступников Лика. Я подняла на нее удивленный взгляд, но она быстро добавила: – Иначе они бы нам не мизинец, – на этом слове она дрогнула, но взяла себя в руки и не расплакалась, – а всего его прислали, мертвого. – Она горько всхлипнула.
– Отрезанный мизинец говорит о том, что настроены они решительно! – устало привела я последний аргумент, понимая всю его бесполезность. – Ладно, в конце концов, это ваше право, поступайте, как знаете, только как бы потом не было поздно искать виноватого, – я шумно вздохнула, перевела взгляд на диван и, заметив альбом, спросила: – Лика, а нет ли у вас детских фото?
– Так они все здесь, – не поняла она.
– Я видела, но только те, где вы вместе с братом, что-то не нашла.
– Ах, это, – Лика поднялась с кресла, отошла к окну и, повернувшись ко мне спиной, проговорила: – Так у нас таких и не было никогда. Понимаете, – тщательно подбирая слова, словно ей было неприятно об этом говорить, произнесла она, – я совсем недавно узнала, что у меня есть брат. Даже не так, он сам меня нашел, у нас оказался общий отец, он бросил мою мать, когда мне не было и двух месяцев, потом уехал в Горький, то есть Нижний Новгород, там женился и родился Николай.
– То есть он младше вас? – уточнила я, удивившись, что в столь юные годы Николай уже успел сделать такую карьеру.
– Да, то есть нет, – она запнулась. – В общем, та история неприятна для меня, оказывается, папа еще до моего рождения изменил маме с мамой Николая, тот родился за пару лет до меня, та женщина переехала из Тарасова, чтобы, наверное, попытаться забыть отца, но в итоге он выбрал ее. Мама, конечно, горевала сильно и даже переписала меня на свою фамилию.
– А Николай, он чью фамилию носит? – осторожно спросила я.
– Ну, хватит, – Лика раздраженно передернула плечами. – Мне все это неприятно, разве не видите, как это больно! – Она порывисто подошла к манежу и взяла Сонечку на руки. – Занимайтесь своими делами, Евгения, и не лезьте в чужую душу. – Она поджала губы, давая понять, что больше не произнесет ни слова, если я спрошу хоть что-то о болезненном периоде ее детства.
Меня ничуть не смутила нервозность Платовой, я спокойно ушла в свою комнату, точнее в отданный в мое распоряжение отсек детской, открыла ноутбук и занялась разбором почты. Точнее я выискивала письмо от Астахова, в ответ на которое должна была послать уже целых два вопроса. Первый так и остался неизменным: о наследстве охранника Ивана стоило все выяснить до конца, а второй касался родства Лики и Николая, что-то в этой истории насторожило меня, причем не столько слова Платовой, сколько ее нервное настроение в момент рассказа.
