* * *
Андрей уже приблизился к турникету, когда его окликнули:
– Говорок! Андрюха!
Говоров обернулся и увидел Леньку Заборовского. Вернее сказать, увидеть-то увидел, но не сразу узнал. Он еще только всматривался, еще только вспоминал, а Заборовский уже оказался рядом – большой, шумный, рыжий.
– Здравствуй, Говор-Говорок… А я иду сзади, думаю: вроде похож, но вид какой-то не такой. Чего ты голову в плечи стал втягивать?
– Да просто так вышло. Холодно. Как раз недавно тебя вспоминали…
– С кем вспоминали? Чего вдруг?
Заборовский вальяжно протянул руку. Рука у него была белая, пухлая, с массивным золотым перстнем. И стилистика жеста, и это украшение напомнили Андрею фильмы про мафию, когда рядовой «солдат» целует перстень дону. Говоров, естественно, прикладываться к барской руке не стал, а протянул свою, пролетарскую, и пожал от души.
– Пальцы сломаешь, – поморщился Заборовский, выдергивая кисть. И настороженно повторил:
– Так кто моей скромной персоной интересовался?
– Встреча выпускников была, обо всех разговор шел…
– И чего обо мне говорили?
– Ничего особенного, – Говоров шмыгнул носом и полез за платком. – Сказали – в Москву уехал…
– А еще что?
– Да вроде все…
– Уехал, теперь приехал, – Забор снова расслабился.
– Господа, не нужно стоять у турникета, – раздался сверху слегка искаженный динамиком голос охранника. – Или проходим на территорию, или отходим в сторону…
Охранник был в черной форме а-ля американский коп с надписью «Security» красным шрифтом в желтом круге на груди. Правда, округлый живот топорщил форму и портил впечатление.
Они прошли сквозь проходную и остановились на площади перед административным корпусом. Площадь была пуста, и только посредине на невысоком пьедестале стоял комбайн да лежали тяжелые намокшие листья.
– Ну что, дружище, – весело произнес Заборовский. – Ты, значит, все тут вкалываешь?
– Как видишь.
– Все десять лет?
– Да.
– Энтузязист ты наш! – восхитился Забор. – Уже, поди, начальник участка? Или замнач цеха?
Говоров посмотрел на громадину административного корпуса, на комбайн, на Леньку. Сказал со значением:
– Бери выше. Я теперь, понимаешь, дворянского сословия.
– В заводоуправлении руководишь? Растешь, значит?
– Расту.
– А я знал. Я всегда знал, что ты поднимешься. Ты же самый толковый на курсе был. И самый упертый. Помню, все со степухи шли портвешок жрать, а наш Говорок – учиться.
– Ну, бывало, и я ходил.
– Э-э-э! Это было, когда ты на Верку Тюрину запал… Как, кстати, Верка?
– Не знаю, – соврал Говоров, внимательно осматривая Заборовского: явно дорогое пальто, плоский кожаный кейс, запах хорошей туалетной воды. В общем, все то, что ассоциируется со словом «респектабельность».
Поддерживая светскую беседу, Заборовский уточнил:
– Так ты ее трахнул-таки или как?
Говоров слегка поморщился:
– Я спешу, Забор. Давай в другой раз поболтаем.
Заборовский ухмыльнулся:
– Да ладно, ладно… таинственность, деликатность, все правильно, мы же джентльмены. А насчет другого раза – всегда! Всегда готов встретиться со старым, понимаешь, однокурсником, тяпнуть за твое дворянство. Может, чем-то пригодимся друг другу. Ты как?
– Только за.
– Вот и отлично. А я на днях офис здесь снял, – Заборовский кивнул на административное здание. – Третий этаж, комната триста двенадцать. Солидный! Там раньше, говорят, партком был. Знаешь?
– Знаю.
– Ну вот, звони, заходи. Держи визитку, – Заборовский запустил руку под плащ, извлек глянцевый прямоугольник с золотым тиснением, подал Андрею. – Ну, будь!
Они разошлись. Заборовский направился к административному корпусу, Говоров – в другую сторону. На ходу он бросил взгляд на визитку, прочитал: «Леонид Семенович Заборовский, генеральный директор ООО ”Артемида”». С недоумением подумал: почему – «Артемида»? При чём здесь Артемида?
А Заборовский поднялся на третий этаж, электронным ключом открыл дверь бывшего парткома. Теперь здесь и не пахло членскими взносами и персональными делами. Зато отчетливо чувствовался въедливый запах духов новой секретарши – Люсьены, которая отличалась грудью шестого или даже седьмого размера.
Он прошел через приемную, отворил дверь своего кабинета, небрежно поставил кейс с ноутбуком в одно кресло, снял плащ и бросил на другое. Потом тяжело плюхнулся за стол и несколько минут сидел неподвижно, смотрел в стену. На стене висел большой календарь за 1991 год с непременным комбайном на фоне Тиходонска, рядом стоял засохший цветок. Давненько его не поливали… Заборовский задумался. Остановившимся взглядом он смотрел на календарь, на цветок, но их не видел. Работы предстояло много, и он прикидывал – с чего начать.
Потом поднялся, вышел в приемную, сделал себе кофе. С чашкой в руках подошел к окну. Окно выходило на заводскую площадь. Там все так же мок под дождем комбайн на постаменте да какой-то бедолага в желтом жилете, с метлой собирал в кучу листья… Заборовский сделал глоток, причмокнул. Дворник, не обращая внимания на дождь, равномерно взмахивал метлой – раз, раз, раз… Что-то было в нем знакомое – фигура, движения… Заборовский всмотрелся и вдруг узнал Говорова.
– Вот это нумер! – изумленно произнес генеральный директор «Артемиды». – Так вот какое у тебя дворянство, Говор-Говорок. Ай да мудачок Андрюша. Ай да лох чилийский, саддам хусейнов… А я на тебя время тратил.
А Говоров мел и тоже думал: неожиданная, однако, встреча! Болтали про Забора всякое, а он – вот он, весь в шоколаде. Офис у него, видите ли. ООО «Артемида». В парткоме… Ширк-ширк… И ведь учился кое-как, еле переползал с курса на курс, но – ширк – генеральный директор. В общем, Артемида в парткоме…
Андрей рассмеялся, метла пропела: ш-ш-ширк.
* * *
– Только что встречался с Зеленцовым, – сказал Вайс. Он был возбужден и озабочен.
При упоминании имени прикормленного налоговика Малышев с Фёдоровым поняли, что не зря главный инженер собрал их в выходной день.
– В понедельник они начинают у нас внеплановую проверку, – продолжил Вайс и нервно хрустнул пальцами. – И ОБЭП тоже подключится. Дана установка обнаружить крупные нарушения, чтобы возбудить уголовное дело.
– Это москвари, – зло произнес Фёдоров.
– Спасибо, что глаза открыл, – сами бы ни в жизнь не догадались, – так же зло сказал Малышев.
– Суки! – произнес Фёдоров.
Некоторое время все молчали, потом Малышев спросил:
