недоумеваю я.
Оборачиваюсь, а тебя
уже нет!
О, ужас! Просыпаюсь
я,
подпрыгивая на
кровати.
* * *
Но ты вернулся,
несмотря ни на что.
Это было так, как во
сне.
Я! Я нашла тебя!
Ты стоял на месте
старого отчего дома.
Я узнала, узнала
тебя!
Я тысячу раз
представляла
эту нашу встречу,
но увидев тебя,
не смогла вымолвить
и слова!
Просто подошла к
тебе
и дрожащими губами
произнесла имя,
Твое имя!
Я взяла тебя за руку
и потащила домой.
Возвещая дверным
звонком
на манер иерихонской
трубы,
что я пришла!
Нет, мы пришли! Мы!
Это по-бе-да! Салютуйте!
Все псы попадают в
рай!
Все дети возвращаются
домой!
Пусть уже нет того
дома,
который построил
твой отец.
Но ведь дом – это же
не только стены!
Дом там, где твое
сердце!
Вечером вся семья
собралась
за одним столом.
Мы наперебой
рассказывали тебе
о жизни,
что текла по венам
этого дома,
о жизни нашей семьи,
которую мы проживали
без тебя,
но не за тебя!
Вечером перед сном
я принесла то,
что бережно хранила
все эти годы —
твой дневник,
чтобы ты вспомнил
все что было «До»,
и поведал этим
страницам все,
что было «После»…
* * *
Жди меня, ты только
жди!
И я вернусь,
когда пройдут дожди,
наступит утро.
И ветер свежий
принесет послание с Неба…
Итак, я рад снова
писать
на пожелтевшей от
времени бумаге
«крученым» пером
некогда подаренным
мне отцом.
Я вновь и вновь
перечитывал эти
страницы…
И воспоминания
всплывали в моей
памяти,
будто партизанский
отряд
из густого тумана.
Я вспомнил все,
я вспомнил все
сначала!
Восьмое марта 19*9
года.
Это было как вчера!
Я шёл по проспекту,
неся в руках
ярко-красный букет
гвоздик для мамы и
сестренки.
Это все, что удалось
достать
в цветочном ларьке
в день праздника.
Я возвращался домой
после встречи с
Ленкой.
Солнце догорало на
горизонте
закатным веером.
На город опустились
ранние смолистые,
влажные сумерки.
Это сигнализировало
о том,
что в стволах деревьев
уже началось движение
соков.
Я пару раз глубоко
вдохнул
этот благоухающий
воздух,
шумно выдохнув,
блаженно им
насладившись.
Было довольно
сумрачно.
Или у меня потемнело
в глазах?
Я закрыл глаза,
чтобы отделаться
от этого назойливого
ощущения.
А когда открыл,
понял, что лежу на
холодной земле.
Под головой растекся
клюквенный морс
соленый и липкий,
падая я приложился
затылком
к ледяному кому,
который оказался у
меня под ногами.
Выла сирена,
значит, кто-то вызвал
«скорую».
Эта мысль вспыхнула
в моей голове
и тут же погасла,
как летящая с балкона
недокуренная сигарета.
– Парень, парень, ты
жив? —
тормошила меня
медсестра.
В нос ударил
отвратительно резкий
запах нашатыря,
и я ошарашенно
отшатнулся.
– Что тут у нас? —
вклинился мужской
голос.
В ответ я промычал
что-то нечленораздельное.
– Черепно-мозговая,
—
отозвалась сестра.
– На носилки его!
Давайте аккуратно!
—
скомандовал врач.
* * *
Реанимация.
Вокруг меня обнаженные
люди.
Я тоже в чём мать
родила!
Мне не хотелось
возвращаться назад.
Его голос,
Божественный голос
звал меня:
он – солнце, он –
луна,
он – небо, он – земля,
он – альфа, он –
омега,
имя ему вера
имя ему надежда
имя ему любовь…
Но я здесь, я вернулся!
Вернулся лишь потому,
что ощутил на своих
губах
сливочный вкус
карамелек «слами».
Такими на вкус
были твои губы.
Но пытаясь взять
твою руку в свою,
я ловил пустоту.
К телу постепенно
возвращалась
чувствительность.
Спиным мозгом
я ощутил под собой
холод металла,
увидел сеть пластиковых
трубок,
с ног до головы
обвивающих мое тело,
словно плющ.
* * *
Уже на второй день
меня перевели в
обычную палату.
Я забыл, кто я!
Я не помнил
даже своего имени,
хотя знал,
какой год сейчас на
дворе
и какой политический
строй,
мог процитировать
какое-либо
