умоляет Ленка
Всевышняго.
Но только красные
гвоздики
устилают восковое
«неанечкино» лицо.
* * *
А ночью Ленке приснился
сон:
Анечка сидит на
песке.
Он совсем не белый
и не теплый,
какой-то желтовато-грязный,
но речной.
Такого на стройках
целые КамАЗы!
Анечка перебирает
камешки:
персиковый, цвета
морской волны,
черный – откидывает
в сторону!
Она в глубокой
задумчивости,
выбившиеся из прически
локоны
развеваются на ветру.
Стоп-кадр: Анечка
улыбается
ослепившему ее
солнцу,
на шее поблескивает
стальное сердечко
на бархатном колье
– «ошейничке»…
* * *
Мне позвонил твой
отец.
Обыденно молчаливый
и угрюмый,
сейчас он говорил
беспокойно и быстро.
Он сетовал на то,
что ты пропала из
дома
и пропускаешь работу.
Поспешив откланяться,
я пообещал, что помогу
в поисках.
Я нашел тебя здесь,
в обшарпанной старой
квартире
в компании
подружки-собутыльницы.
Ты сидишь
в сером вытянутом
джемпере сестры,
опрокидывая стопку
за стопкой.
Кашляешь-давишься
огненной водой,
до слез обжигая
горло.
– О! Ты здесь? Какие
люди!
Ты чего приперся-то?
Чего вам всем нужно
от меня?
Поезжай в Поднебесную
к своей крале! —
злобно скалясь,
поприветствовала
меня Ленка.
– Под небом голубым
есть город золотой…
—
затянула невпопад
срывающимся голосом
твоя подруга.
Потом, словно
опомнившись,
она встает и говорит:
– Разбирайтесь сами,
молодые люди!
Я пас! Я не участвую
в войне —
она участвует во
мне!
Уходит, слегка
пошатываясь.
Напоследок томно
обдает меня
пьяным маслянистым
взглядом
черных, как греческие
маслины, глаз.
Я объясняю Ленке,
что приехал за ней
по просьбе отца.
– Но раз ты не едешь
со мной,
то я, пожалуй, пойду
—
спокойно говорю я
и выхожу в прихожую.
Мне ничего не остается,
как шнуровать свои
ботинки.
Вдруг я слышу
толи приказ, толи
просьбу:
«Иди ко мне!»,
жалобно прибавляя
«Ну пожалуйста»!
– Я, я, я – заикается
Ленка,
далее она выводит в
воздухе
знак сердца.
Я не понимаю,
что она хочет мне
сказать,
но догадываюсь,
и прошу повторить.
Потом притягиваю ее
к себе
для поцелуя.
Наши губы выполняют
этот тайный,
но такой знакомый
обряд!
В дверях возникает
твоя подруга,
и ты кричишь ей,
чтобы она не смотрела
на нас!
Потом ты просишь
отвезти тебя в
церковь.
– О, Господи,
только не пьяной! –
протестую я.
– Иисус не батюшка
священник.
Он все поймет! –
говоришь мне ты.
* * *
Мы выходим с Ленкой
из темного подъезда.
Яркое зимнее солнце
ослепляет нам глаза,
мы смеемся и жмуримся.
Я выуживаю из кармана
очки
в роговой оправе
с зелеными стеклами.
– Какие у тебя очки
чудные,
как у черепахи
Тортиллы! —
говоришь мне, улыбаясь,
ты.
– Зато я не жмурюсь,
как ты! —
отвечаю я,
как бы передразнивая.
– А ну дай мне
посмотреть! —
раззадорилась ты.
Снимаешь с меня очки
и примеряешь на себя.
– Ух ты, зеленый
снег,
изумрудное небо,
я не знала, это так
здорово! —
удивляешься ты.
– А знаешь, чего я
хочу?
Калейдоскоп! –
говоришь ты
мечтательно,
запрокидывая голову
назад.
– Калейдоскоп?! –
переспрашиваю я.
– Я думаю и у тебя
был такой!
Оп – картинка! Оп –
другая!
И никогда не
повторяется!
Калейдоскоп любви
тоже меняет лица!
Оп!
* * *
Все люди мечтают о
любви!
А когда приходит
это заветное чувство,
они пугаются
и прячутся в свой
панцирь,
подобно улиткам.
Они боятся ощутить
волшебные крылья
за своей спиной.
У них возникает
панический страх,
что их драгоценное
сердце
будет принадлежать
еще кому-то кроме
них самих!
* * *
Я ехал домой с легким
сердцем,
потому что доставил
тебя отцу
в целости и сохранности.
Как мне казалось,
я лишь на мгновение
закрыл
свои воспаленные
от недосыпа глаза.
Осознание происходящего
уходило от меня,
и я чуть было не
прозевал
свою остановку!
На воздухе мороз
обжег меня ментолом,
и я окончательно
проснулся.
Дома было шаром
покати,
но в холодильнике
